Дроны над Сталинградом

На взлетной полосе за пределами ангара дрон дрогнул, подался вперёд, взвыл турбовентилятором и, спустя секунду, оторвался от земли. Вспорхнул, как птица.

— Полет нормальный, высота пятьдесят метров, стабилизация работает, — проговаривал Алексей в микрофон.

Он наблюдал, как на экране проплывают изображения с камеры: крыши ангаров, раскисшая полоса, еле различимые силуэты сосен вдали. Всё шло по плану.

И вдруг — вспышка. Не от камеры.

Настоящая.

В небе над дроном, прямо в плотных тучах, выстрелила искра — молния, рванувшая из облаков вниз, как кнут. Она ударила не в дрон, не в антенну — а прямо в землю, метрах в тридцати от ангара.

От грохота задрожали стены. Экран дрогнул, картинка на долю секунды исказилась.

Алексей рефлекторно отшатнулся.

— Система, восстанови канал! “Грак-17”, приём!

На экране побежали искажения, пошли артефакты, как при помехах сигнала. А затем — еще одна вспышка. Но теперь — внутри ангара.

Он успел увидеть, как пульт перед ним искрит. Воздух наполнился треском и озоном. В уши ударил высокий, неестественный звук, будто мир скрипел.

И в этот миг Алексей понял — это не просто гроза.

Пол из-под ног будто провалился. Все звуки сжались в один — звонкий, сдавленный, будто кто-то резко опустил крышку рояля. Глаза застлало белым.

Он почувствовал, как его тело словно вытягивается, как по каплям исчезает ощущение реальности. Всё исчезало: лаборатория, гроза, пульт…

Последняя мысль перед тем, как тьма накрыла его с головой, была удивительно спокойной:

"Только бы дрон не разбился."

*****

Первое, что почувствовал Алексей — тяжесть. Не в груди, не на плечах. А в воздухе. Он был влажным, глухим и каким-то… плотным. Как перед грозой. И холодным — промозглым, до костей.

Он открыл глаза. Над ним — деревянный потолок. Потемневшие от времени доски, кое-где — следы копоти. В углу торчал облупившийся сучок. Откуда-то сквозило.

Он попытался подняться, но затылок пронзила боль. Алексей застонал, с трудом сел и осмотрелся.

Помещение — деревянная изба. Вдоль стены стояла лавка, рядом — стол, на котором валялись обрывки газет. На полу, между обломками штукатурки и мусора, виднелся алюминиевый котелок. Из стены торчали гвозди. К печке, черной и ржавой, вела прогоревшая труба.

Запах в воздухе — сажа, дым, немного плесени. Но не было ни пластика, ни свежей электроники. Ни разъёмов, ни запаха паяльной кислоты.

Алексей осторожно встал. Под ногами заскрипели доски.

Он выглянул в окно.

Поля. Дорога, разбитая, с лужами и грязью. Несколько домов — искореженные крыши, сорванные ставни. Дальше — березы. Воздух неподвижный, сырой.

Где я?..

Он выглянул за порог.

На крыльце — пусто. Под ногами — прогнившие доски. Сбоку — рухнувшая изгородь. В нескольких метрах валялась разбитая корыта.

— Алло?! Есть кто?! — окликнул он.

Тишина. Даже птиц не было слышно.

Он прошел по деревенской улице. Несколько телег, перевёрнутых, одна с колесом, увязшим в грязи. Вдалеке — разрушенная церковь, крест наполовину сломан, колокольня с пробитым сводом.

Алексей дошёл до центра деревни. Здесь он увидел главное: следы гусениц, ещё не залитые дождём. Мокрая земля вмята, по краям — отпечатки сапог. .

Тогда же он услышал:

Плиииинк !

Отчётливый металлический лязг где-то впереди. Он присел. Посмотрел между заборами.

Колонна.

Грузовики. Танкетка. Тяжелой солдатской поступью идут солдаты. Шинели. Каски. Один нес MG-34, другой держал в руках "панцерфауст".

Алексей побледнел. Это был не сон. Не игра сознания. Он знал эти модели, изучал на полигоне в Кубинке, видел архивные кадры. Это была немецкая армия… и она была в действии.

Он инстинктивно отступил. Спрятался за покосившийся сарай. Сердце колотилось.

“Я в прошлом. Это невозможно. Но это так.”

Он снова выглянул. Немцы проходили деревню — методично, аккуратно. Один остановился у колодца, другой ковырнул штыком землю. Похоже, что патруль. Значит, линия фронта — рядом.

БУХ!

Раздался далекий артиллерийский выстрел. За ним — другой. Земля еле ощутимо дрожала. Где-то в километрах пяти, не больше.

Алексей инстинктивно прижался к стене.

Он понял, что находиться здесь одному — сродни самоубийству. Нужно найти своих.

Но как? Он понятия не имел, где находится. Карты нет. Коммуникаций — никаких. Одежда на нём — городская: куртка softshell, штаны с мембранной пропиткой, кроссовки. Вещи, которые могут вызвать слишком много вопросов.

Он вернулся в избу. В углу нашел сундук. Распахнул — там были вещи. Потрепанная гимнастёрка, брюки, ремень, сапоги. Выбора не было. Он надел всё — и почувствовал, как в спина начинает согреваться. Настоящее, плотное. Будто стал кем-то другим.

Свою куртку инженер свернул аккуратно и спрятал под доски. Туда же — кроссовки. На память. Или… если вдруг удастся вернуться.

Из одежды остались только футболка под гимнастёркой да нижнее белье.

Внутри всё дрожало. Алексей чувствовал — ещё немного, и он сорвётся. Но откуда-то изнутри, из того места, где инженеры держат расчёт, осталась ясная мысль:

Выживи. Потом разберёшься.

Он вышел. Направился в сторону, откуда слышались выстрелы — к линии фронта.

Вокруг — настоящая, грязная, пахнущая смертью деревня. Не та, что в книгах или фильмах. Настоящая.

Алексей шел по колено в грязи. Крысы шныряли между развалинами. Крыши домов были пробиты, будто над ними пронёсся ураган. В стороне виднелись фигуры — люди, мертвые, закоченевшие.

Громов отвернулся. К этому нельзя привыкнуть. Но нужно смотреть.

Потому что он знал: теперь он — на войне.

Глава II. "Из лаборатории — в окопы"

Лес начинался сразу за последними покосившимися избами. Сначала — чахлые берёзы и кустарник, затем — настоящая чаща, густая, мрачная, насквозь пропитанная влагой. Алексей пробирался сквозь нее медленно, оступаясь на корнях и скрытых в траве ямах. Земля под ногами была мягкой, торфяной, и каждый шаг давался с трудом.

Прошло несколько часов, с тех пор как он покинул разрушенную деревню. Ни карты, ни компаса — только ориентир на звук разрывов, доносившихся с востока. Он не знал точно, где проходит фронт, но чувствовал: надо идти туда. Только там шанс встретить своих.