Дроны над Сталинградом

Первым к нему бросился Петров. Потом Алексей.

Крыло — трещина. Хвост — вогнут. Но камеру не задело. Фотокассета была цела.

Алексей держал её в руках, как реликвию.

Он вытер лоб — и впервые за много дней засмеялся.

— Пошли в подвал, — сказал он. — Проявим. Если получилось — значит даем результат. Если нет — придется запускать по новой.

И уже уходя, глядя на неподвижного «Комара», добавил:

— Но он вернулся. Это главное.

Глава IX. Первый результат

В подвале, превращённом в фотолабораторию, пахло уксусом, химией и гарью от коптилки. Алексей склонился над миской с проявителем. Плёнка с ленты Leica медленно проявляла очертания — контуры холмов, деревьев, тёмные точки — люди, техника, окопы.

— Есть... — прошептал он.

Дурнев, стоявший у двери, приглушённо выругался:

— Да ну… Смотри, вон она, пушечка. Под кустом замаскировали.

На первом кадре — ничем не примечательная лесополоса. На втором — просматривались скрытые позиции, едва заметные, но отчётливые. На третьем: гаубица, частично прикрытая брезентом. На четвёртом — силуэты людей. Один с рацией. Другой у ящика.

— Это наблюдательный, — сказал Алексей. — Вот за ним и бьют. Отсюда пристрелка.

Через двадцать минут снимки уже лежали на столе в блиндаже штаба. Командир вчитался глазами, сузив взгляд. Рядом стоял Чубаров, куривший уже третью махорку подряд.

— Ты уверен, что это свежая позиция? — спросил командир.

— Снимок сделан несколько часов назад. — Алексей говорил спокойно.

Командир кивнул связисту:

— Передай по батарее. Координаты — вот. Дать залп, проверить результат. Пятиминутный интервал.

Солдаты засуетились. Откуда-то принесли карту, приложили к снимкам. Быстро, слаженно — без обсуждений. Все поняли: если это сработает — война станет другой.

Через семь минут с востока донёсся залп. В воздухе дрожала земля. Через пять — ещё. В подвале все молчали. Алексей стоял у стены, сжимая пальцы в кулак. Дурнев ссутулился, глядя в пол.

— Больше ничего не будет? — спросил Чубаров, не оборачиваясь.

— Ждём разведку.

Спустя двадцать минут влетел связист с запиской. Командир вскрыл, прочитал. Поднял взгляд на Громова. Потом снова на бумагу.

— Позиция уничтожена. Два прямых попадания. Остатки отходят к балке.

Наступила пауза. Потом Чубаров выдохнул:

— Работает.

Командир откинулся назад.

— Вот тебе и фанера с брезентом. Ну что, инженер, готовь следующего комара. Завтра — новое направление. Тоже сидят в кустах, и пока также мы слепы. Но ты теперь у нас и глаза и уши.

Он подошёл к Алексею, протянул снимки.

— Оставь себе. История, считай. Первый в мире самолёт из подвала, который отомстил за разведку.

Вернувшись в мастерскую, Алексей молчал. На сердце было странное чувство — не восторг, не гордость. Ответственность. Он только что показал: можно видеть. Можно бить точно. Можно делать из воздуха оружие.

Но надо было начинать все сначала. Первый “Комар” уже не годился — корпус треснул.

— Надо новый, — бросил он Дурневу. — Упростим шасси. Добавим стабилизатор. И сменим винт — этот разбалансирован.

— Гром, ты уже модернизировать начал Комара?

— Да, сделаем еще лучше.

К вечеру заглянул связист.

— Товарищ инженер… из Особого отдела к вам заглянуть собирается.

— Понял. Буду ждать. — Алексей даже не вздрогнул.

Ночью, когда Дурнев заснул, укутавшись в шинель, Алексей сидел над новым каркасом. Руки пахли древесиной и горячим лаком. На стене висел снимок — немецкая гаубица, уже уничтоженная. Он смотрел на неё и думал:

"Теперь — мы смотрим сверху."

Глава X. Особист

Пришёл он без шума. Невысокий, жилистый, в шинели с вытертыми локтями. Лицо — сухое, будто вырезанное из ножа, взгляд — ровный, без лишнего.

— Громов?

Алексей оторвался от верстака. Запах горелой фанеры, горячего лака, снега, принесённого на сапогах.

— Я.

— Капитан Корнилов. Особый отдел. Надо побеседовать.

Он не представился по уставу. Просто прошёл в мастерскую и сел на ящик у стены. Дурнев метнул взгляд — напряжённый, но опытный — и вышел, не дожидаясь приказа.

Корнилов достал блокнот и огрызок карандаша. Помолчал, покосился на дрон в углу:

— Это он и есть?

— Он самый.

— Запуск был вчера?

— Да.

— Где мотор брал?

— С “Голиафа”. Трофей, разведка притащила.

— Камера?

— “Лейка”. Немецкая. Старая, но рабочая.

Корнилов покивал, ничего не записывал.

— Питается как?

— Два аккумулятора. От рации. Один дохлый, второй ещё держит. Подают ток на электромотор. Винт самодельный.

— Управление?

— Задал маршрут до старта — летит. Снимок по таймеру. Потом поворот по тросовой схеме.

Корнилов на секунду задержал взгляд. Потом впервые заговорил не вопросом:

— Слушай. В штабе смеялись когда про фанерный самолётик услышали. А мне — не смешно. Точка на карте, немецкая батарея уничтожена, своих потерь нет. А ты — не летун, не связист, ни в одной разведке не числился. На ровном месте, из старой техники, делаешь штуку, которой у нас даже в проекте нет. Вот я и пришёл. Разобраться.

Алексей молчал. Корнилов продолжил:

— Скажи как на духу. Ты где эту штуку подсмотрел? В какой академии такому учат?

— Нигде не учат. Разбирался сам. До войны — в ОКБ. По радионавигации. А дальше — практика.

— Проверяли тебя, когда к нам попал?

— Документы смотрели.

— Ты в курсе, что к тебе теперь внимание будет особое? Не потому, что ты плохой. Потому что ты — редкий экземпляр. А всё редкое у нас либо в музее, либо под надзором.

Алексей кивнул:

— Понимаю.

— Дальше так. Работай. Но — всё, что делаешь, докладывай через командира. С кем говоришь, кто помогает — список. Фотоаппарат, моторы — под опись. Понял?

— Понял.

Корнилов встал, отряхнул шинель.