Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

— Хумансы… слабые… глупые, — в глазах сверкнул нечеловеческий огонек, а язык медленно слизнул кровь с лезвия ножа. Дроу все еще «не отпускало». — Где вы прячетесь?

Не чувствуя движения, он направился к ближайшей палатке. Застыв у темного края, осторожно разрезал ткань и пролез внутрь. Спящие солдаты даже почувствовать ничего не успевали, так быстро взлетал и опускался нож. Одно движение и горячие брызги летели на ткань палатки, второе движение и все повторялось.

… К исходу ночи Риивала наконец начало «отпускать». Сначала пришла дикая головная боль, а с ней и жуткая усталость. Руки и ноги налились свинцом, став неподъемной тяжестью. Сами собой закрывались глаза.

От недавнего легкого стремительно шага не осталось и следа. Ему пришлось опуститься на четвереньки и ползти.

— … Эй, кто идет?! Обзовись, а то стрельну! — настороженным возгласом и клацаньем затвора встретили Риивала у советских окоп. — Братцы, глядите…

Силы оставили Риивала в аккурат у бруствера, где его обессиленное тело и подхватил часовой, а потом и прибежавшие на помощь бойцы.

— Вымазался, как сви… — фыркнул кто-то и тут же икнул от удивления. — Мать вашу, это же не грязь! Б…ь, кровь! Он же весь в крови! Раненный…

— Точно раненный! Вона крови сколько натекло, как с хорошего телка. Где дохтур? — кричал кто-то, с силой размахивая рукой. — В брюхо, похоже, поранили… Эх, сержант, сержант…

В четыре руки с дроу начали снимать гимнастерку. В крови, ткань, как из металла стала. Чтобы, не дай Бог, рану не потревожить, пришлось ножом резать.

— Где рана? Чего орете? Кожа чистая, ни царапины, ни синяка… А это что за мешок в руках? Тяжелый. Черт, вцепился, как пёс. Помогите кто-нибудь.

Небольшую котомку, с трудом, но вырвали из рук лежавшего без движения тела. Бросили на землю, а там что-то звякнуло.

— Патроны что ли? Ну-ка, развяжи… — боец развязать шнурок, заглянул и тут же выронил потомку. — Ох, мать моя женщина! Это же солдатские жетоны!

Блестящие кусочки металла с выбитыми на них цифрами и буквами тут же рассыпались по земле.

— Б…ь, сколько их тут? Сотня, две, может три?

А в ответ молчание. Бойцы стояли вокруг и напряженно смотрели себе под ноги, не зная что и думать. Ведь, на земле лежали индивидуальные жетоны немецких солдат, которым положено находится совсем в другом месте — у самих немцев.

— Вашу мать, теперь понятно, чья это кровь, — медбрат сказал это и осекся, увидев обращенные на себя взгляды. — Так я же ничего… Это же он.

* * *

г. Бердск. Место дислокации остатков 6-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Болдина

Ординарец уже второй раз напоминал Жукову, что самолет заправлен и готов к вылету в Москву. Но в ответ лишь получал неопределенный кивок головой от начальника генерального штаба, уже больше часа корпевшего над огромной картой боевых действий. И при заходе в третий раз картина оставалась неизменной: с карандашом в руке генерал склонился над столом, рядом стояла кружка с давно уже остывшим чаем.

— Товарищ гене… — обиженно начал было ординарец, но под бешенным взглядом затих и ретировался восвояси, тихо прикрыв дверь за собой.

Жуков же вновь углубился в безрадостные размышления, от которых хотелось пустить себе пулю в лоб.

Синий карандаш, только что чертивший линию обороны, вдруг хрустнул от сильного нажима и оставил не красивую жирную запятую.

— Черт, — чертыхнулся он, со злостью откидывая в сторону сломанный карандаш. — Один к одному…

Ситуация была совсем швах. Минск, и сомнений в этом не было никаких, пал. Маячившее перед Белостокской советской группировкой войск окружение стало реальность, а это не меньше полумиллиона рядовых бойцов и командиров, не считая тысячи единиц самой современной техники.

— Вот тебе и по воевали…

Полностью провалились все попытки организовать контрудары во фланги наступавшей по центру немецкой группировки войск. Красивые синие стрелки, демонстрирующие эти контрудары на карте перед ним, сейчас казались полной насмешкой.

— Все оказалось бес толку.

Планировавшийся мощный удар бронированным кулаком из тысячи танков на деле оказался лёгкой пощечиной, нанесённой раскрытой ладонью. Под непрерывными ударами с воздуха никакой концентрации резервов не случилось. Вдобавок были потеряны сотни машин от поломок, нехватки боеприпасов и горючего. В результате в бой приходилось вступать по частям, не зная, что делает и где находится твой сосед.

— А, главное, как бежим, как бежим, — горько усмехнулся хватая новый карандаш. — Скорее драпаем. За три недели прости триста вёрст успели на восток от махать… Вот тебе и малой кровью.

Настоящим бедствием стала паника, из-за которой бойцы ротами покидали хорошо укреплённые позиции, бросали совершенно исправную технику. Именно такой вопиющий случай сейчас и рассматривал трибунал в соседней комнате. После гибели командира и возникшей после этого паники почти два полка бросило свои укрепления и отправилось в тыл. По дороге в добавок заплатили в лесу, разбрелись.

— Все, хватит! — устав от бесплодных размышлений, он, наконец, хлопнул ладонью по столу. Нужно было снова возвращаться в Москву, здесь делать было больше нечего.

Но, выйдя из комнаты, спешить не стал. Остановился у соседних дверей, привлеченный громкими голосами.

— … Я принял абсолютно правильное решение, полностью оправданное советской военной наукой. После гибели генерал-майора Солянкина я принял командование остатками дивизии на себя и должен был сохранить личный состав и материальную часть. Единственным верным решением в той ситуации был отход, что нами и было сделано, — уверенно вещал лысый крепыш с лычками полковника, сидевший перед военной коллегией трибунала. — К тому же с дивизионных складов мы вывезли все, что смогли. Остальное же уничтожили, чтобы не досталось врагу.

Жуков, застыв у косяка двери, скрипнул зубами. В другое время и в другом месте он бы, наверное, смог понять и может быть даже оправдать полковника Кравченко. Ведь, одна из задач командира не ввязываться в невыгодный для себя бой, а создать такие условия, чтобы невыгодным он стал для противника. Азы военного искусства, которым, к сожалению, немецкое командование владело гораздо лучше советского.

Сейчас же все кардинально изменилось. Все предыдущие планы, расчеты пошли к черту. И от бойцов и командиров требовалось лишь одно — на своих позициях стоять на смерть, чтобы дать возможность в тылу выстроить новую линию обороны. А полковник Кравченко же…

— Никто на моем месте не сделал бы лучше. Слобожаны совершенно не приспособлены для обороны, особенно против моторизованных сил врага, — обвиняемый и не думал признавать вину, яростно защищаясь. Причем убежденность в его голосе не просто не убавилось, а скорее прибавилось. Похоже, заметил молчание Жукова и принял его в свою пользу. — Для успешной обороны там нужны были силы, превышающие наши в три, а то и четыре раза с приданными артиллерией и танками. В моем же распоряжении было чуть больше двух полков и одна батарея гаубиц, на которые, заметьте, было лишь по два боекомплекта. Поэтому, готов повторить многократно и в любом месте, что никто другой бы на моем месте не добился большего.