Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи
Шрифт:
Рядом щелкали выстрелы из карабинов, трещали автоматы.
— Где он?! Кто-нибудь его видит?! — высунувшись из своего окопчика, кричал обер-лейтенант Ратман. — Ганц?! Ганц, черт тебя дери, ты видишь этого ублюдка?! — но пулеметчик не откликался, молчал и его пулемет. Ратмат повернулся в другую сторону. — Фриц? Что там у тебя? Фриц, б…ь?!
Было слышно, как дрожал голос немца. Похоже, до него наконец дошло, что он остался один, никого больше нет.
— Командир? Господин майор?! Эй?
Вайс, вытянув перед собой парабеллум, замер, стараясь ничем себя не выдать. Враг должен был убедиться, что у него осталась
— Коман…
Ратман снова крикнул, но тут же зашелся в хрипе, через мгновение сменившимся бульканьем. Похоже, порезали горло.
— Хр-р-р…
Вайс чуть приподнялся над стволом дерева, прицеливаясь в сторону Ратмана. У него был лишь один шанс. Враг точно там, должен быть там.
Майор до рези в глазах вглядывался в темноту, но ничего не видел. Оставив парабеллум, потянулся за гранатой. Придется кидать, и молиться, чтобы его самого не задело осколками. Ладонь обхватила длинную рукоять гранаты, но…
— Хуманс-с-с-с, — его шею вдруг больно кольнуло, а возле уха раздался жуткий шипящий голос. Змеиный, полный яда, голос. — Замри, хуманс-с-с, замри, не двигайся, — кончик ножа кольнул еще сильнее. Вайс почувствовал, как по шее скользнула струйка крови. — Не бойся, хуманс-с-с. Сегодня ты не умрешь. Темная госпожа уже довольна подношением.
Медленно разжав пальцы, Вайс выпустил гранату из рук. Осторожно повернул голову, чтобы посмотреть на того, кто уничтожил всю его группу.
— Ты очень хороший воин, хуманс-с-с. Я очень доволен тобой. Ты похож на дроу, и поэтому останешься жить. Скажи свое имя, чтобы я помолиться за тебя Темной госпоже.
Майор скосил глаза, но увидел лишь темный силуэт.
— Майор Вайс, Дитрих Вайс, — с трудом произнес он. Русский язык он немного знал, поэтому понял, о чем его просили. — А ты?
— Я… — враг ответил не сразу. Чуть помедлил, а потом заговорил снова. — Здесь меня знают под именем сержанта Биктякова…
Опять в воздухе повисло молчание. Враг снова ничего не говорил.
— Кто ты такой? — Вайс пытался его разговорить. — Эй?
Молчание.
— Слышишь меня?
Майор медленно, еле дыша, повернулся, но никого за спиной не увидел. Пусто. Лишь по зеленоватой глади болота расходились большие круги. Враг уже ушел.
— Кто же ты такой?
Вайс мелко дрожал, понимая, что только что чудом избежал смерти. Но совсем не это сейчас занимало его. Больше всего на свете ему хотелось узнать, кто был его врагом.
— Кто смог вырезать почти весь личной состав танковой роты, выкрасть знаменитого генерала Гудериана и положить всю мою группу? Может ты дьявол?
Шифрограмма. Берлин — Лондон. Брут [Вильям Крамер, штурмбанфюрер СС, английский агент] — Цезарю [Стюарт Мензис, глава Секретной разведывательной службы Великобритании].
«Сегодня после телефонного разговора с командующим группы армий „Центр“ фельдмаршалом фон Клюге Адольф Гитлер пришел в ярость. Пригрозил снять его с должности командующего. После объявил некого сержанта Красной Армии Биктякова своим личным врагом и назначил за его поимку награду в один миллион рехсмарок. Выяснить личность Биктякова и причину, по которой его объявили личным врагом фюрера и Рейха, пока не представилась возможность. Задействую резервный канал…».
КСТАТИ,
ПРО ВЕЛИКУЮ ВОЙНУ есть еще пара НЕОБЫЧНЫХ историй:Физик против вермахта. Обычный физик из будущего оказывается в 1941 году, строит плазменную пушку и… https://author.today/reader/314768/2871650
Лирик против вермахта. Поэт, оказавшись в 1941 году, доказывает, что хорошим СЛОВОМ тоже можно выиграть войну. https://author.today/reader/318440/290831
Глава 27
Дорога домой…
В последние дни Риивал не находит себе места. Чувства тревоги и беспокойства, поселившиеся внутри него с некоторых пор, с каждым днем становились всё сильнее и сильнее.
— Прямо, как пёс гложет, — он проснулся среди глубокой ночи и с силой стал тереть грудину. Ощущение здесь, и правда, напоминало боль от незаживающей раны. — Что-то грядет…
Он пытался с этим разобраться, но никак не получалось. Дело точно было не в многочисленных ранениях; на нём все, как на собаке зажигалок. Боль была реальная, но ее причины не было видно, что уже настораживает. Кажется, когда-то о таком он уже слышал.
— Нет, это не про грядущее, — дроу покачал головой, пытаясь «поймать» ускользающую от него мысль. Он точно уже слышал о чем-то подобном. Нужно было лишь вспомнить. — Скорее про настоящее…
Риивал слез с лежанки, недовольно оглядевшись. В землянке было слишком душно; остро пахло ядреным потом, портянками, тушенкой. Ему нужно было наружу, вдохнуть свежий ночной воздух, ощутить кожей прохладный ветер. Может тогда что-то и вспомнится.
— Ух… Хор-р-рошо.
Повернувшись в сторону реки, по берегу которой и строилась оборона их полка, дроу глубоко вздохнул. Холодный, полный речной свежести, воздух бодрил, выбивал остатки сна. Сразу же захотелось рвануть в сторону видневшегося леса и устроить новую охоту, ощутить привычный страх жертвы, азарт от преследования.
— Очень хор-р-рошо.
Прошёл по траншее дальше, в сторону оврага. Шел, пока под ногами не стала чавкать вода. Сняв сапоги, прошёл ещё дальше. С каждым шагом босые ноги все глубже погружался в черную жижу, пахнущую землёй, тиной и рыбой.
— Как дома… Хор-р-рошо, — закрыл глаза, представляя дом: гигантские влажные, пещеры, подземные реки со стремительным течением, фосфорефицирующие мхи самых разных окрасов и форм. — Дом…
Грязь была чуть тёплой от воды, ещё не успевшей остыть от дневного жара. Он сделал ещё несколько шагов вперёд, потом ещё несколько, и замер. Кажется, он «поймал» ту мысль, что с таким упорством ускользает от него.
— Уж не знак ли это от Неё, а я, дурная голова, никак понять этого не могу? Ведь, я ещё так и не услышал голос Тёмной госпожи.
От этой мысли у Риивала подкосились ноги. Не вцепись он в траву на бруствере, так и рухнул был в грязь.
— Я услышу голос Благословенной Ллос?
У него дух от этого захватывал. Ведь, мужчины народа дроу никогда в своей жизни не слышали голос своей Богини. Так повелось, что лишь женщины, да и то выбранные Ею, могли удостоится такой милости. Это был закон, который насчитывал не одну тысячу лет.