Другая жизнь. Назад в СССР

Светлана разулыбалась.

— Ни сколько не сомневаюсь, — улыбнулся я. — Пошли.

— А хочешь чаю? — вдруг спросила девчонка.

Чай, как я «помнил», был в их доме, на-вроде культа. Чай предлагали всегда и всем. И чай у них был не простой магазинный «грузинский». Видимо, отец привозил.

— Светочка, я бы с удовольствием, но у меня режим. Профессор прописал. Я сейчас на пробежке. Кружок по Добровольского дам, потом до Энерготехникума и домой уроки делать.

— Ха! — удивилась девчонка. — Ты же отличник! Всё запоминаешь! Зачем тебе уроки делать?

— А ты откуда знаешь? — спросил я, заинтересовавшись источником утечки информации.

Светлана вдруг покраснела.

— И не думай ничего такого! — резко бросила она. — Просто сказали девчонки. В музыкалке со мной две девочки из вашей школы занимаются. И тоже на аккордеоне… Вот и сказали. Они между собой разговаривали о тебе, что ты каких-то негров рисуешь на стенде, вот я и спросила.

— Да, ладно-ладно! Верю! — замахал я на неё руками, словно гася пожар, разгоравшийся на её щеках.

Светлана глянула на себя в зеркало, охнула…

— Дурак! — сказала она.

— Чёй-то? — спросил я, продолжая улыбаться.

— А просто! — сказала она и распахнула дверь. — Вымётывайся!

Первой она всё-таки вышла сама и закрыв дверь пошла вслед за мной. Убегать я не торопился, посчитав сие неприличным.

Вышли из подъезда и Саветлана, повернувшись ко мне вдруг выпалила, чтовно долго держала в себе фразу:

— Хочешь в кино сходить?

— Когда? — удивился я.

— Сегодня. Там какой-то американский фильм показывают. Премьера. Билетов нет, и не будет.

Моё лицо, видимо дрогнуло в недовольной гримассе, потому что Светлана снова покраснела.

— Ну, не хочешь и не надо, — тихо сказала она. — Всё! Пока!

— Стой-стой!, — остановил я её. — Фильм-то какой?

— Что-то про бандитов. Какой-то «Бандит Смоки», что-ли…

В моей памяти такого фильма не было.

— А пошли! — неожиданно для самого себя сказал я. — Во сколько фильм.

— Фильм в семь тридцать. Приходи к кинотеатру. Там скажешь на входе, что к Надежде Евгеньевне. Тебя проводят.

— Понятно! Замётано! Ну, пока!

— Не запряг пока, — буркнула девочка бросив на меня настороженный взгляд.

— О! Твоё «пока» обнадёживает! — рассмеялся я.

— Дурак! Там, после «не запряг», не запятая, а восклицательный знак.

— Казнить нельзя, ха-ха-ха… Побежал.

Я стоял, пританцовывая, разгоняясь.

— Бегун! На танцы не ходишь?

— Зачем? — удивился я.

— Я хожу. На бальные. Ладно, беги, — разрешила она и я побежал.

Радостно так побежал. И с чего бы, казалось, радость это взялась? А вот надо же… Что-то во мне всё-таки вызывала эта девочка. Какие-то струны души… Она вела себя так, словно знала себе цену. Причём, не высокомерно, а как-то по-простому, но очень достойно. Чем-то в этом она походила на Любашу… Но они были такие разные!

Люба — высокая и стройная, Света стройная, но не высокая. Люба — шатенка, Света — русая блондинка. Люба — полностью сформированная девушка с прекрасными формами, Света — копия Любы в миниатюре. И у обеих шикарные, длинные почти до пояса косы.

— Вот бы их вместе нарисовать, — подумал я. — Обнажёнными…

— Хе-хе-хе… С тебя станется. Даже и не вздумай голых баб рисовать! Развратник!

— Сам такой! — огрызнулся я. — Что хочу, то и рисую.

— Рано, Миша! Рано! Не поймут-с! И в первую очередь родители.

— А я маленькую-маленькую миниатюру, которую и только в микроскоп и разглядишь.

— И как ты её без микроскопа нарисуешь? Не ерунди!

— Что не ерунди?

Я шлёпал кедами по ровному асфальту.

— В том году срисовал из энциклопедии «Данаю», и что? Кого-то это возмутило?

— Это, Миша, известная картина. А то, о чём задумался ты — натуральная порнография.

— Эротика, — поправил я.

— Нет в СССР эротики, Миша! Это тебе известная субстанция на мозги давит. И это не моча, Миша, ха-ха.

«Предок» изголялся надо мной.

— Отвали!

Вот интересно, эмоций и чувств у моего «предка», как он говорит, у него нет, а издевается он, ну, как живой человек. Он говорит, что моими чувствами, но неужели я такая «язва»?

А на счёт обнажённой натуры, это я интересную тему заработка «нащупал». Диски, плёнки с записями, это перепродажа, а значит спекуляция. А продажа собственного товара — это другое. Женька вон как в своё время заработал на трафаретах и майках! Что сам себе и магнитофон купил и радиодетали.

А я могу картинки интересные рисовать. И не обязательно «обнажёнку». Можно плакаты рисовать. Вон, ту же Сьюзи Кватро! Или других. Даже в чёрно-белом формате они будут востребованы. Подумаешь, что не фирма! Бумагу бы где плакатную найти… А то, что точками… Надо попробовать!

— Весь в меня, — вздохнул «предок». — Я тоже и Сюзи Кватру рисовал, и печати в документы, и сами документы… Но это уже по работе… Иди в разведку, там твои способности пригодятся.

— Отвали! Какой, нахрен из меня разведчик? Я головой ударенный!

— Такой же какой и из меня, — хмыкнул «предок».

Я подумал, и не стал обижать «предка». Хоть он и говорил, что его обидеть невозможно, но кто его знает. Вдруг он желаемое выдаёт за действительное?

Глава 25

Эта кроссовая петля имела дистанцию четыре километра с крутыми и плавными подъёмами, «плавными» и крутыми спусками. Мне нравился этот маршрут тем что он шёл по асфальту и не надо было контролировать ступни, как по бездорожью. По бездорожью, то есть, по лесам и долам, тут тоже имелось где побегать и виды на море открывались шикарные, когда забежишь на правую, как я её называл, сопку.

На ней стояла какая-то воинская часть, имелись старые орудийные капониры, старый бетонный дот, за колючей проволокой, куда мы всё равно лазили, но он был в нижних помещениях затоплен. Что удивляло, ведь он стоял на самой верхушке сопки. Вот по этой вершине можно было находить разные маршруты и бегать хоть до посинения, как говорила моя бабушка.

Там по кругу набиралось километра два. И было по-настоящему красиво и, часто, ветрено. Там, где бежал я сейчас, тоже имел место крутой обрыв высотой около пятидесяти метров с видом на море, но рядом располагался жилой микрорайон и медитировать не получалось. Зато — по асфальту.