Другой брат

Кэролайн подходит ко мне, когда я вытаскиваю пакет с сушеными абрикосами из кладовки и начинаю разрывать его, чтобы пополнить тарелку.

— Тебе не нужно работать на своей вечеринке по случаю помолвки, дорогая. Позволь мне позаботиться о еде. Вот, — говорит она, протягивая руку за пакетом, — а ты иди и наслаждайся.

— Ничего страшного, мне нравится, — отвечаю я.

— Моя дорогая, поверь мне, никто не переживает по поводу абрикосов, — говорит она, забирая пакет. Она делает легкий жест руками, прогоняя меня. — Иди.

Я улыбаюсь и благодарно киваю ей, прежде чем обойти кухонный остров.

Когда я поднимаюсь в ванную на верхнем этаже, я тяжело вздыхаю, увидев свое одинокое отражение в зеркале. Несмотря на то что мои родители ушли десять лет назад, я все равно несу на себе тяжесть их утраты; этот груз трудно вынести в моменты праздника. Мы с Лукасом вместе уже три года. Мне было двадцать восемь, когда мы встретились, так что мои родители так и не смогли познакомиться с ним. Это так горько и сладко одновременно.

Мой отец должен был быть тем, кто проведет меня к алтарю.

Моя мама должна была со мной выбирать свадебное платье.

Мои родители погибли в автомобильной аварии, когда мне было двадцать один год. Деньги, которые я унаследовала от их наследства, вместе с продажей их квартиры в Ноттинг-Хилле, помогли мне купить наш дом в Фулеме, обеспечив будущее, о котором я никогда не думала, что смогу построить так скоро. Я часто думаю о них, интересно, гордились бы они той жизнью, которую я строю, и теми выборами, которые я делаю. Я знаю, что они бы полюбили Лукаса; они бы разглядели в нем качества, которые всегда ценили — доброту, верность и тихую признательность за простые радости жизни.

Я всегда хотела того же, что было у моих родителей — такую любовь, которая не имеет границ, свободную от ожиданий, где радость находится в самых простых вещах. Мой отец обожал мою мать во всех отношениях, и выросшая среди такой любви, я всегда мечтала о своем собственном счастливом конце.

Мне повезло, что я могу носить эти воспоминания с собой — драгоценные частички, которые я буду беречь вечно. И я знаю, как мне повезло расти так, как я выросла, в том, что не каждый может испытать. Я невероятно благодарна за это. Мы никогда не выходили из дома, не сказав друг другу «Я тебя люблю». Это было не просто привычкой — это было обещание, способ убедиться, что ни один момент не прошел мимо, не напомнив друг другу, как мы важны. Канун Рождества всегда проводился в их большой кровати, смотря рождественские фильмы на старом телевизоре, который мы отказались обновлять. Наш смех наполнял комнату, как лучший подарок.

Хотя у меня не было братьев и сестер, я никогда не чувствовала себя обделенной, потому что они были не только моими родителями — они были моими лучшими друзьями. Теми друзьями, которые превращали даже самые простые вещи в нечто необыкновенное.

Моя мама была учителем искусства, и каждую неделю мы проводили часы за рисованием акварелью и созданием керамики. Лепка из глины была моим любимым занятием. Я до сих пор храню пару кружек, которые мы вылепили и украсили яркими тюльпанами. С тех пор как они ушли, я не могла прикоснуться к своему гончарному кругу, но я все равно оставляю его, на всякий случай. Я знаю, что она бы была опустошена, если бы я когда-либо избавилась от него.

А теперь, когда дом тихий, а свет тусклый, я почти ощущаю их рядом, скрытых в уголках, наблюдающих за жизнью, которую я строю, и напоминая мне, что любовь вроде их никогда не уходит.

Наследство дало нам не только крышу над головой, но и свободу. Мы не живем роскошно — никаких дизайнерских вещей или экзотических отпусков — но нам вполне комфортно, и для меня этого достаточно. Мне никогда не нужно было много для счастья, только мелочи: запах свежезаваренного кофе, тепло руки Лукаса, лежащей на моей ноге в ленивое воскресное послеобеденное время, как свет проникает через окно в спальне ранним тихим утром. Эти маленькие, мимолетные моменты значат для меня больше, чем любые великие жесты или роскошь.

И хотя Лукас зарабатывает не так много, как ему хотелось бы, работая в администрации местного университета, это никогда не было для меня важно. Для меня никогда не было в приоритете деньги. Он любит помогать студентам и его хобби — время от времени писать. То, что у нас есть, просто, но хорошо — счета делим пополам, дом, который мы построили вместе, достаточно денег, чтобы иногда побаловать себя. Это надежная жизнь, о которой я мечтала, когда всё казалось неопределённым. Я ценю эту стабильность. Она не идеальна, но она наша.

Отпраздновать этот важный момент в доме, который появился благодаря их утрате, кажется сюрреалистичным.

Открывая верхний ящик в ванной, я достаю свою помаду, открываю её и провожу свежим слоем по губам. Я растрепываю волосы, проводя пальцами по волнистым прядям, когда Лукас входит. Я поворачиваюсь к нему, когда он кладет большую руку мне на бедро.

— Всё в порядке? — спрашивает он.

— Да, всё в порядке. Я просто приводила себя в порядок.

— Ты уверена?

Я вздыхаю.

— Бывают такие моменты, когда я не могу не думать о своих родителях. Я так счастлива, правда, я счастлива… Но хотелось бы, чтобы они были здесь, чтобы разделить моё счастье. Хотелось бы, чтобы они могли встретиться с тобой.

— Прости меня, детка. Как я могу тебе помочь? — спрашивает он, притягивая меня к себе.

Я немного задумалась.

— Я могу придумать кое-что, — отвечаю я с лёгким намёком на озорство в голосе.

— О, да? Что же это? — спрашивает он, поднимая мой подбородок пальцем, чтобы я посмотрела ему в глаза.

— У нас гости внизу… — говорю я мягко.

— Они даже не заметят, что мы ушли.

Он подтягивает штанины брюк, прежде чем опуститься передо мной на колени. Волна возбуждения и жара проходит по моему телу, скапливаясь в центре. Лукас нежно прижимает кончики пальцев обеих рук к моим лодыжкам, и от этого прикосновения у меня по спине пробегают мурашки, когда он медленно проводит ими вдоль моей икры, собирая шелк моего платья. Его ладони ложатся на тыльную сторону моих бедер, притягивая меня ближе к нему, в то время как он продолжает стягивать материал моего платья к бедрам.

Я слегка раздвигаю ноги, чтобы предоставить ему лучший доступ, мое сердце бешено колотится. Он одобрительно хмыкает, когда видит влажную ткань моих трусиков, прежде чем раздвинуть их еще шире. Он просовывает большой палец под кружево, отодвигая тонкую ткань в сторону и обнажая меня.

— Черт, Эйприл, — выдыхает он, проводя пальцами по моему возбуждению, собирая влагу. — Посмотри на себя.

Наклонившись, он проводит языком по мне одним твердым движением. Я выгибаю спину.

— Люк.