Другой дом

— Точно. Миссис Бивер была совершенно в этом уверена. Где же она? — прогремели слова Розы.

— Где, во имя всего святого?.. — Обращенный к Тони вопрос вырвался из уст доктора, будто предвестник ужаса еще более невыносимого.

Глаза Тони встретились с пылающим взглядом Розы. Пораженный острой болью, он затих; лицо исказила страдальческая гримаса.

— Полчаса не прошло, — выдавил он наконец.

— С того момента, как это случилось? — Доктор заморгал, пытаясь осознать эти новые сведения. — Но когда же?..

Тони в упор посмотрел на него.

— Когда я там был.

— И когда же?

— После того, как я послал за вами.

— Вы хотели что-то мне передать? — Лицо доктора окаменело. — Но ведь вы не собирались возвращаться.

— Однако же вернулся — у меня была причина. Вы знаете какая, — сказал Тони, обращаясь к Розе.

— Когда вы поехали за бумагой? — Она задумалась. — Но ведь Эффи тогда в доме не было.

— Отчего же? Она была там, только вот мисс Мартл с ней не было.

— Так, бога ради, кто же с ней был? — воскликнул доктор.

— Я, — сказал Тони.

Роза издала невнятный возглас, как человек, который слишком долго сдерживал дыхание, и так же громко, но еще более ошеломленно доктор выдохнул:

— Вы?

Тони вперился глазами в Розу, будто считал ее вдохи и выдохи.

— Я с ней был, — повторил он, — и больше никого. Так что все, что случилось, — дело моих рук.

Оба ахнули. Тони помедлил, затем перевел взгляд на доктора.

— Теперь вы знаете.

Его собеседники все еще ловили воздух ртом: признание поразило их, как разряд молнии. Потрясенный доктор, шатаясь, отошел от Розы, и та, освободившись, пружинистым движением отпрянула в сторону.

— Боже, прости меня! — провыл Тони и разразился шквалом рыданий.

Он упал на скамью, закрывая руками перекошенное лицо, а Роза, истошно всхлипывая, в смятении бросилась на траву, пока их спутник, также охваченный ужасом, но сохранивший остатки самообладания, переводил взгляд с одной застывшей в отчаянии фигуры на другую.

Книга третья

XXVIII

Старшая горничная Истмида появилась в дверях, ведущих из холла в гостиную, — этот высокий и просторный храм гобеленов и красного дерева, где последние несколько лет миссис Бивер проводила немало времени, всякий раз радуясь тому, что так и не стала поклоняться новым богам. Она ничего не меняла в комнате с самого начала — там было полно унаследованных от свекрови старинных вещей, которые она поначалу, как и полагалось современной молодой женщине, считала прискорбно несоответствующими понятиям о красоте, принятым в кругу ее сверстниц: те, повыходив замуж, именно убранству гостиных стали придавать особое значение. Не нашлось никого, кто раскрыл бы ей глаза на всю прелесть этого наследства, и вовсе не смутные догадки о его ценности побудили ее сохранить обстановку в первозданном виде. Миссис Бивер никогда в жизни не принимала решения, как поступить с тем или иным предметом, руководствуясь соображениями, столь далекими от ее понятий о долге. Все в ее доме покоилось — каждая вещь в раз и навсегда установленном месте и положении — на прочном основании дисциплины, соблюдаемой из верности этим понятиям. Так что период всеобщего увлечения палисандром она пережила спокойно, хоть и не без некоторого сожаления. Подобно пассажиру экипажа, уцелевшему, когда лошади понесли, потому что он, один из всех, не дергался, но оставался сидеть на месте, она в итоге получила награду за свое терпение. Красное дерево оставалось неизменным, но менялись вкусы людей — и вот уже те, кто, как и миссис Бивер, прежде считал обстановку гостиной скромной и невзрачной, теперь были рады сидеть вместе с ней в старинных креслах. И не кто иная, как Джин, открыла ей глаза — в частности, на массивные темные двери винного цвета, полированные и с серебряными петлями, по поводу которых хозяйка Истмида, однажды придя к унылому заключению, что они «мрачные», в течение тридцати лет не задавалась вопросом (вполне, по ее мнению, благоразумно), соответствуют ли они требованиям хорошего вкуса. Одну из них Мэннинг сейчас и притворила за собой, но замерла, не отпуская дверную ручку, будто прислушивалась к тому, что происходило за такой же дверью напротив. День догорал, но отблески закатного света все еще рдели на небосклоне, проникая в комнату через большое окно, распахнутое в сад. Мэннинг ждала, и минуту спустя чуткую тишину ее ожидания нарушил чуть слышный звук: приоткрылась створка напротив, и в комнату заглянула миссис Бивер. Увидев горничную, она вошла в комнату и осторожно закрыла дверь за собой. На ее холодном, но напряженном лице ясно читался немой вопрос.

— Да, мэм, это мистер Видал. Я проводила его в библиотеку, как вы и велели.

Миссис Бивер чуть-чуть подумала.

— Хорошо, пусть побудет там. Я позже с ним здесь поговорю. — Но отпускать горничную она не торопилась. — Мистер Бивер у себя?

— Нет, мэм. Он вышел.

— Только что?

— Раньше, мэм. Сразу после того, как принес…

Миссис Бивер не дала Мэннинг договорить, закончив фразу за нее:

— Бедную малышку, да. Он пошел к мистеру Бриму?

— Нет, мэм. В другую сторону.

Миссис Бивер снова призадумалась.

— А мисс Армиджер у себя?

— Да, в своей комнате.

— Она больше никуда не заходила?

Тут уже Мэннинг помедлила, припоминая:

— Нет, мэм. Она всегда идет сразу к себе.

— Не всегда, — заметила миссис Бивер. — Ну и как там у нее, тихо?

— Очень тихо.

— Тогда позовите сюда мистера Видала.

Когда Мэннинг вышла, миссис Бивер встала перед окном, вглядываясь в густеющие сумерки. Услышав, как снова хлопнула дверь, которую горничная оставила открытой, она повернулась лицом к Деннису Видалу.

— Случилось что-то ужасное? — спросил он с ходу.

— Случилось что-то ужасное. Вы только что из Баундса?

— Спешил, как только мог. Я встретил доктора Рэймиджа.

— И что он вам сказал?

— Что мне надо немедленно сюда прийти.

— Больше ничего?

— Еще — что вы мне всё объясните, — сказал Деннис. — Мне показалось, он был чем-то потрясен.

— И вы не стали его расспрашивать?

— Не стал. Сразу к вам, и вот я здесь.

— Слава богу, вы здесь! — У миссис Бивер вырвался сдавленный стон.

Она хотела еще что-то сказать, но Деннис опередил ее:

— Могу ли я чем-то помочь?

— Можете — хотя какая уж тут помощь. В первую очередь, не задавайте мне никаких вопросов, пока не ответите на мои.

— Так спрашивайте скорее! — воскликнул он в нетерпении.

Его повелительный тон заставил миссис Бивер вздрогнуть, и ему стало ясно, что она в таком состоянии, когда любой резкий звук может вывести из равновесия. На мгновение она сжала губы и закрыла глаза, не без усилий сохранив видимость спокойствия.

— Я в большой беде, и смею надеяться, что вы пришли сюда сегодня потому…

Он перебил еще более нетерпеливо:

— Потому что считаю вас своим другом? Ради всего святого, считайте меня своим.

Не сводя с него глаз, она прижала к губам носовой платок, который перед тем нервно комкала в руках. В глазах ее не было слез — только откровенный ужас.

— Я никогда и ни к кому не обращалась с тем, о чем хочу спросить вас сейчас. Эффи Брим мертва. — И, глядя, как глаза Видала расширились от ужаса, добавила: — Ее нашли в воде.

— В воде? — ахнул Деннис.

— Под мостом, у того берега. Она за что-то зацепилась, а потом ее течением — оно там небыстрое — прибило к опоре моста. Не спрашивайте меня, как это произошло: слава богу, когда я пришла, малышку уже вытащили на берег. Но она была мертва. — Кивнув в сторону комнаты, откуда недавно вышла, миссис Бивер продолжила: — Мы принесли ее сюда.

Лицо Видала застыло в ужасе от явственно представшей перед ним картины, и потрясенной миссис Бивер на миг показалось, будто в этом лице она увидела зримое воплощение тех страшных слов, которые только что произнесла; отвечая на незаданный вопрос, она поспешила пояснить: