Дружинник
Шрифт:
Я зашвырнул Григория в окно, и тот, пробив собой стекло, вылетел на улицу и влепился в капот собственного лимузина. Я же двинулся на этих троих. В меня метнулись огненные сгустки, опалили мою одежду, но сам я не чувствовал жара: защита моя работала даже против огня.
Я был сосредоточен. На некоторое время ушла вся злость, мой разум оказался чист, я не думал о том, что творится вокруг и кто передо мной. Я был поглощён силой, что жила во мне собственной жизнью, и требовала только одного: уничтожать.
Правым хуком я отбросил парня в каменных доспехах. Остальные двое поставили
Я обернулся к первому. Парнишка выглядел напуганным.
— Стой! Успокойся, приятель, не делай глупостей, — я услышал позади себя голос. Обернулся. Тот парень, на котором прежде были каменный доспехи, поднялся с земли и убрал защиту. Он был щуплым и остроносым, — Может хватит? Ты же всех тут перебьёшь.
Я отвлёкся, и моя энергия схлынула. Слабость навалилась сильнее обычного. Я смотрел на парня непонимающим взглядом, только сейчас до меня начало доходить, что я делал всё это время. В ресторане царила полная разруха: были сломаны несколько стульев и столов, барная стойка, в которую угодил один из огненных сгустков, горела. На мне тлела одежда.
— Ты чего творишь? Хочешь со всей местной знатью поссориться? — спросил парень.
Григорий лежал возле своего лимузина, его окружили несколько парней и девушек из компании и двое слуг. Огневик, которого я выкинул, пытался подняться, ему помогали друзья. На меня все смотрели со страхом.
Я вытащил револьвер. Если Гришка ещё жив, я намеревался это срочно исправить.
— Михаил, скорее сюда! — крикнула Аграфена, что всё это время находилась рядом с Катрин.
Забыв обо всём, я бросился к дружиннице.
— Она жива, пульс прощупывается, — сказал Аграфена. — Нужно срочно врачевателя! Её ещё можно спасти.
Катрин лежала на асфальте без сознания, тело её было утыкано осколками, и один, длиной примерно в полпяди, торчал из головы. На это было больно смотреть.
— Ну так быстро в машину, чего ждёшь? — набросился я на Аграфену.
— Простите, господин, колесо спущено, мы не можем ехать, — виновато затараторила она.
— Дерьмо! — воскликнул я в сердцах. — Ну так найди извозчика!
Тут рядом оказался парень, который прежде меня пытался утихомирить.
— Давай в мою машину, — предложил он.
Мы с Аграфеной взяли Катрин и отнесли в большой тёмно-зелёный седан. Положили на заднее сиденье. Я велел Аграфене забрать Елизавету и возвращаться домой, а сам поехал вместе с парнем.
— Куда надо? — спросил тот.
Я назвал адрес.
— Может, в больницу?
— Некогда. У меня есть врачеватель.
— Ладно, как знаешь, — мы выехали со стоянки, и машина, выспустив клубы пара, рванула по ночной улице.
— Меня Яков зовут, — представился парень. — Яков Птахин.
— Михаил.
— Что ж, будем знакомы. Ты ведь тоже Птахин?
— Да.
— Роду служишь?
— Разумеется.
— А я нет. Сам по себе. Тут на набережной
живу. Держу пару заведений. Эх, Гришка совсем распоясался, как главой рода стал. Давно пора было кому-то его приструнить, — помолчав некоторое время, Яков добавил. — А у тебя мощные чары. Никогда такого не видел. Как ты это делаешь?В это время машина подъехала к моему дому.
— Помоги, — велел я вместо ответа.
Мы занесли Катрин в квартиру и положили на кровать в её комнате. Мои дружинники были уже здесь. Таня тоже вбежала навстречу.
— Сделай что-нибудь, — велел я Тане, — нельзя ей дать умереть.
— Но я не… — Таня была в ужасе. — Я не могу. У неё поражён мозг и… Это невозможно!
— Ты должна. Просто сделай, что можешь, — сухо сказал я и, велев всем выйти, тоже покинул комнату.
— Это твоя служанка? — спросил Яков, когда мы с ним спустились вниз.
— Она — мой друг, — ответил я коротко, — спасибо, что помог.
— Да брось. Свои же почти, — улыбнулся он. — А она красивая. Жаль будет, если погибнет.
— Если Катя умрёт, я Гришке голову оторву в буквальном смысле этого слова.
— Охотно верится. Честно говоря, я и так сомневаюсь, что он выкарабкается. Ты его неслабо приложил. А если он помрёт — кровная месть и всё такое… Так что лучше уйми свой пыл. И да, если твоя врачевательница будет не справляться, у меня тоже кое-какие знакомые есть. В общем, звони, если что, — он протянул мне свою визитку.
Я ещё раз сухо поблагодарил его и сунул визитку в карман. Всем мои мысли были только о Катрин, которая лежала там, на верху, продырявленная осколками.
Когда я вернулся, четыре дружинника угрюмо сидели на креслах возле входа в спальню. Гаврила стал расспрашивать меня, что случилось, и я рассказал.
— Вот сволочь! — выругался Гаврила. — На представителя старшей ветви руку посмел поднять! Ему не поздоровится. Когда Дмитрий Филиппович узнает…
— Уже не поздоровилось, — сказал я. — Ему точно реанимация потребуется, если он ещё жив. Ублюдок получил по заслугам.
Я заперся в кабинете. Ожидание казалось пыткой, и я места себе не находил: то вышагивал по комнате из угла в угол, то сидел за столом взявшись за голову. К горлу подкатывал ком, я буквально всей душой ненавидел Григория и всех этих отпрысков местной аристократии, что стояли и спокойно смотрели на происходящее. И ведь ни одна сволочь пальцем не пошевелила, чтоб остановить этого подонка. Наоборот, на меня все набросились, как свора дворовых собак. «Если б я мог, — думал я, — всем бы вам шеи посворачивал».
Звонок.
Я поднял трубку.
— Что у тебя происходит? — раздался гневный голос Дмитрия Филипповича. — Мне только что позвонила Ольга, сообщила, что её сын и один из отпрысков Воротынских попали в больницу. Ты что там творишь?
— Я всего лишь выполнял ваш приказ, — сказал я, борясь со злостью, что распирала меня, — пытался оградить вашу Елизавету от тлетворного влияния.
— Я не приказывал калечить боярских детей! Ты понимаешь, чем это грозит? И это в такое-то время!
— На меня было совершено нападение, — сказал я, — я защищался. Катрин сильно пострадала, и эти «дети» получили по заслугам.