Друзья встречаются

Красков тихонько засмеялся.

–  Какой у вас неприятный смех, - сказала Варя, плотней запахивая легкую жакетку.

–  Но зато какое у вас приятное контральто!
– сказал, ничуть не смущаясь, Красков.
– Вы поёте?

–  Нет!
– ответила Варя отрывисто.

Этим резким, недружелюбным «нет» она, казалось, хотела пресечь, не только болтовню Краскова, но и самую возможность снова начать разговор. Тем не менее спустя минуту она сама спросила его:

–  Зачем вы приехали сюда?

–  Ей-богу, не знаю!
– ответил Красков, разводя руками.
– Должно быть, надоело сидеть в Швейцарии!

–  Но вы почему-то поехали не в Москву, а в занятый белыми Архангельск.

–  Да!
– отозвался Красков, приподымая тонкие брови.
– Что же из этого следует?

Варя ничего не ответила, но не прошли они и квартала, как она снова спросила:

–  Вы служите в военном суде?

–  С вашего разрешения, да.

–  И вы выносите приговоры?… - Варя запнулась и вопросительно поглядела на Краскова.

–  Всякий суд выносит приговоры, - сказал Красков с шутливой нравоучительностью.

–  Всякий, всякий… - с раздражением выговорила Варя.
– Как вы можете этим шутить! Неужели ваша совесть ничего не говорит вам?

–  Моя совесть?
– удивился Красков.
– Но у меня её нет, милая девушка. Её вообще не существует. Она - миф или, как выражаются в «Потоке-богатыре» о душе, она есть только вид кислорода.

–  Это что же? Принципиальная беспринципность?

–  Возможно. Признаться, я никогда не задумывался над этим. Но, если вам это нравится, я согласен и на такую формулировку. Я вообще согласен со всем, что вам нравится.
– Красков улыбнулся уголком рта и взял Варю под руку. Она отстранилась:

–  Не смейте трогать меня!

–  А если я все-таки трону вас?
– спросил Красков прищурясь.
– Что произойдет? Землетрясение? Рукоприкладство?

–  Боже, как вы неприятны!
– сказала Варя с содроганием, а Красков отозвался невозмутимо:

–  Боже, как вы хороши!

Он приблизил к ней свое лицо. Она резко отпрянула и повернулась, чтобы уйти.

–  Ага!
– обрадовался Красков.
– Вы спасаетесь бегством: вы пасуете, милая трусиха.

–  Что, что?
– переспросила Варя, быстро поворачиваясь лицом к Краскову.
– Я трусиха? Это кого же я трушу? Вас?

–  Кого трушу - это не совсем по-русски, - сказал Красков с нарочитым добродушием.
– А боитесь вы именно меня. И вы имеете к тому все основания. Я вас буду преследовать. Я предупреждаю, слышите: «Иду на вы». Потому что вы мне нравитесь, черт возьми, и потому что я вам тоже нравлюсь.

–  Вы мне?… - спросила оторопевшая Варя.
– Вы мне нравитесь?

–  Именно я и именно вам!
– кивнул Красков, нагло смотря ей в лицо.
– И это ничего не значит, что вы бросаетесь на меня как кошка и готовы разорвать на части. Это отрицательное электричество, и по законам физики оно притягивается положительным зарядом. Вы отталкиваетесь, потому что вас притягивает, потому что вы чудная и упрямая, потому что вы гордячка, как и я. И вот поэтому-то вы сами придете ко мне!

–  Я?… Я приду к вам?
– переспросила Варя, совершенно теряясь.

–  Да, да, вы, и не далее, как через месяц. Можете повторить: через месяц. Вы заметили, что реагируете на мои речи тем, что все время повторяете мои последние слова? Пожалуй, у вас не слишком развито воображение. Но это естественно. Известно, что женщины никогда, например, не читают фантастических романов. Но что же вы не отвечаете? По первому впечатлению я думал, что вы сильнее, честное слово!

Красков смотрел прямо в лицо Вари острыми, прищуренными глазами, и узкое лицо его то вздрагивало улыбкой, то снова становилось неподвижным. Было трудно уследить за его выражением, так же как и за сменой интонаций - то насмешливых, то добродушных, то холодных. Он опустил голову и, взяв Варину руку, коснулся губами кончика её мизинца. Это привело Варю в бешенство и одновременно вывело из смятения. Она вырвала руку и сказала задыхаясь, но ясно и раздельно:

–  Если вы считаете эти бульварные приемы верхом тонкости, то глубоко заблуждаетесь. Это самое настоящее хамство! А сами вы просто гаденький, дрянной человечек, позёр!

–  Увы, да!
– охотно согласился Красков.
– Я всегда был не очень хорош. Добродетели никогда не удавались мне, как и вам, наверное. Но ругаться всё же необязательно. Зачем портить себе кровь и доставлять мне удовольствие! Дайте мне ещё раз ваш мизинчик. Вы же и в первый раз отдали мне его добровольно. Признайтесь, что если бы вы не захотели, вы не допустили бы, чтобы я поцеловал его! Вы сами этого захотели! Да?

–  Да!
– сказала Варя, овладевая собой.
– Да! Я просто без ума от счастья. Я теряю голову. Вы неотразимы! Ваша тонкость не знает границ! Но я считаю себя совершенно недостойной такого исключительного внимания с вашей стороны. Я не могу допустить, чтобы на такую дуру тратилось столько ума и изящества. Вы уж лучше обратитесь к кому-нибудь другому, кто оценит по заслугам тонкость вашей натуры. А я пойду спать. До свидания!

Красков поглядел вслед быстро удаляющейся Варе, тихонько щелкнул пальцами и зевнул. С минуту он стоял на месте, раздумывая, куда идти. Подумал было, не вернуться ли к Левиным за оставленной у них рукописью рассказа, но, решив, что ничего веселого там не найдет, повернул к ресторану.

У Левиных в самом деле было невесело. Софья Моисеевна, вздыхая, укладывалась в своей каморке спать. Илюша сидел в общей комнате и тихо разговаривал с Марком Осиповичем, пересидевшим всех гостей.

Толстяк, который зашел к Левиным часов около девяти, присутствовал на вечере в качестве гостя и слушателя. Впрочем, эти музыкально-литературные бдения не слишком его интересовали. Зато с большим интересом расспрашивал Марк Осипович о Краскове: кто он такой, что делает, где служит? Илюша отвечал с неохотой. Прежние дружеские отношения с Красковым после четырехлетней разлуки не налаживались. Оба были холодны и равнодушны друг к другу. Отвечая на вопросы Марка Осиповича, Илюша говорил о Краскове как о чужом человеке. Это чувство отчужденности к прежнему другу вызвало тоскливое желание видеть возле себя подлинного друга - близкого, сердечного, постоянного. Он грустно поглядел на Марка Осиповича, но тут их беседа приняла вдруг иное направление. Марк Осипович энергично подергал себя за нос и, наклонившись к Илюше, сказал: