Дрянной декан

– Но нельзя же лишить человека работы просто из-за того, что он спит на занятиях! – ляпнула я и тут же прикусила язык.

– Маргарита. Не лезьте туда, куда вас не просят, – декан прожег меня своими карими глазами. – У Сергей Михайловича осталась пара групп. И он все еще может заниматься научной деятельностью в стенах университета.

– Но мне правда очень… неудобно. Кажется, что в этом есть моя вина. Можно?.. – Я опять обессиленно села, на этот раз – за его стол, чем заслужила еще один неодобрительный взгляд.

Верстовский попробовал было доесть первое, но быстро отказался от этой идеи: хлебать суп и сохранять при этом высокомерный вид оказалось слишком сложно. Поэтому он отодвинул борщ и принялся за второе. Кромсание отбивной с помощью вилки и ножа подходило его надменному образу куда больше.

– Вы здесь не при чем. У руководства давно были вопросы к Сергею Михайловичу. В силу своего возраста он уже не может работать в полную силу, да это и опасно, в его-то возрасте. Человеку восемьдесят один год, на минуточку!

– Тогда почему его сократили именно сейчас?

Декан помолчал. Будто раздумывал, делиться со мной важной информацией, или не стоит.

– Учеба моего сына начала сильно хромать в последнее время. К сожалению, я только сейчас забил тревогу, и нашел целых две причины его… невнимания к академическим вопросам.

Верстовский посмотрел прямо мне в глаза, и я тут же стушевалась и отвела взгляд. Смелости моей хватило ненадолго.

– Но я никогда не подбивала Рому пропускать занятия! Мне самой обидно, что он редко бывает в университете и мы не можем толком…

– Дело не в вас, Красовская, – поморщившись, перебил меня декан. – Простите, если расстроил. Роман полностью поглощен своей музыкальной группой. Ну и послабления, которые делают другие преподаватели из-за родства со мной, не идут ему на пользу.

Хм, дожили. Мне казалось, что мой парень целиком и полностью поглощен мной, а по версии Верстовского-старшего я не могу отвлечь его даже от какой-то “Зарубежной литературы”! Разве это не логично – забыть обо всем, кроме объекта желания? Я вот после встречи с Романом почти перестала писАть и заниматься спортом.

Похоже, я и правда немного расстроилась.

– Вениамин Эдуардович! Приятного аппетита! – перед столом остановились две женщины предбальзаковского возраста: приятные, ухоженные, но явно уже повидавшие мир. Наверное, тоже преподавательницы. – Как жаль, что мы уже поели, а то бы составили вам компанию. Это ваша дипломница?

– Скорее, кандидатка, – у декана дернулась рука. Видимо, он чуть было не перекрестился. Да и меня от такой “перспективы” приморозило к стулу, а на лице застыл еле сдерживаемый ужас.

Далее последовал короткий “small talk”, целью которого должно было стать приглашение зрелых дам за наш стол. По крайней мере, они очень на это рассчитывали: и вздыхали, и кокетливо перебирали высветленные локоны, и потряхивали над ним полными зрелыми грудями – не заметить их намерений мог разве что декан, бесстрастно крошащий отбивную на мелкие кусочки.

Да уж, такого попробуй, расшевели! В постели, небось, сущее бревно… Хотя, если вспомнить наш с ним ночной разговор, отец Ромки был весьма горяч и инициативен… И, черт, зачем я думаю об этом? Решила же выкинуть случившееся из головы, как страшный сон!

Но если смотреть на факты… Мы сидим с ужасным деканом лицом к лицу и разговариваем почти как ни в чем не бывало. Еще несколько дней назад я сочла бы, что это невозможно, а вот поди ж ты. Может, Юля права, и мне стоит попытаться найти с ним общий язык… для всеобщего блага?

Так и не дождавшись от Верстовского первого шага (это у них семейное, что ли?), преподши покинули столовую.

– Вениамин Эдуардович… – протянула я, собираясь с духом.

– О, боже. Неужели это не все?.. – декан засунул в рот кусочек того, что раньше было отбивной, и страдальчески закатил глаза. – Что еще вам от меня нужно?

– Извинения. Точнее, это я хотела извиниться, – поправилась я, видя, что бедный мужчина готов поперхнуться от возмущения. – Вам не обязательно.

Декан приподнял бровь.

– Прошу прощения, что так бестактно влезла в вашу жизнь. Мой звонок был абсолютно неприемлем, – произнесла я с ощущением, будто подхожу к краю обрыва и собираюсь сброситься вниз. Поначалу было сложно, слова рождались с трудом, но чем больше я говорила, тем легче лилась речь, а на душе становилось чище. – Я вспоминаю о том, что случилось, днями и ночами, и никак не могу простить себя за то, что натворила. Конечно, мне следовало сначала удостовериться, что я говорю с Ромой… Если бы существовал способ вернуться в прошлое и переписать тот вечер, я бы сделала это, не раздумывая. Но сейчас…

Я вдруг почувствовала, что мне не хватает воздуха. Оказалось, весь этот монолог я произнесла на одном дыхании. Голова слегка подкруживалась, живот крутило от волнения, во рту образовался филиал обезвоженной пустыни. Никогда не думала, что говорить о своих чувствах в открытую – так энергозатратно. Я схватила стакан с чаем и залпом осушила его наполовину. Кажется, он был почти кипятошный и с неразмешанным сахаром, мне было все равно. Декан даже бровью не повел.

– Мы с Ромой любим друг друга. И сейчас, когда случившееся уже случилось, и ничего нельзя исправить, – продолжила я заплетающимся языком, – нам с вами придется… Попытаться поладить?

Силы покинули меня. Последние два слова я пропищала, сгорая от страха и стыда. Получилась практически исповедь. Осталось только проверить, подействовала она на Верстовского, или нет.

– Сомневаюсь, что у нас получится, – Эдуардович покачал головой и откинулся на спинку стула, оставив многострадальный обед в покое. Впрочем, сказал он это спокойно, что уже было неплохо.

Но радоваться я не спешила. Мой взгляд упал на большие настенные часы: не знаю, что там у Верстовского в расписании, а я на следующую пару уже опоздала.

– Да и насчет вас с Романом сомневаюсь еще больше. Он… не подходит вам, Маргарита.

Стало тихо. Внезапно оказалось, что обеденный зал за время разговора почти опустел. Лишь в соседнем помещении гремели тарелками работницы столовой, да завывал ветер с той стороны старинных деревянных рам. Обожженная гортань начала тихонечко вопить от боли.

– А мне казалось, что времена классового неравенства остались позади… – пробормотала я. Наверно, меня никогда не перестанет мучить комплекс неполноценности после того, как довелось побывать в загородном доме Верстовских.