Дрянной учитель
Шрифт:
— Ты? Ты водил меня за нос? Потому что я как пить дать чувствую именно это.
— Да, но не по тем причинам, о которых ты думаешь… — Томас сглатывает и смотрит в пол. — Очень долго я пытался отрицать чувства, которые у меня к тебе появились, и думал, что стану причиной страданий для нас обоих. И, в конце концов, так и вышло... потому что теперь ты ненавидишь меня.
— Скажи мне правду, Томас. Та женщина, которую я видела, и которая подвозила тебя, которая разговаривала с тобой за моей спиной и была в твоей квартире, возможно, много раз, и даже сказала, что
— Девушка? — Томас наклоняет голову, и на его лице медленно появляется улыбка. — Нет.
Я кривлюсь.
— Жена?
— Нет... Она моя свояченица.
Брови сходятся у меня на переносице, а челюсть отвисает. Тогда я вообще ничего не понимаю.
— Лучше сказать, бывшая свояченица, — он смотрит в сторону. — Дело в том, что нет, мы не встречаемся, и я не хожу к ней за твоей спиной.
— Но… она… — бормочу я. — Бывшая… свояченица. — Осознание ударяет по мне, словно кирпичом. — У тебя была жена.
Глава 27
Томас
— Именно. Была. В прошедшем времени, — говорю я.
— Что случилось? Вы развелись? — спрашивает Хейли.
Я облизываю губы.
— Пару лет назад она умерла.
* * *
Два года назад
У меня сердце из груди вырывается, когда я вижу сцену перед глазами.
Моя жена со слезами на глазах стоит перед окном десятиэтажного здания. Нашим окном. В нашем доме. С ножом в руке.
Я умоляю ее не делать то, о чем она пожалеет.
Мысли о том, что я мог бы поступить по-другому, кружат в голове. Почему она продолжает возвращаться к этому состоянию? Этому несчастью. Оно всегда маячит на заднем плане, ожидая возможности наброситься.
Как сейчас.
Она устала от жизни.
Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз видел ее искреннюю улыбку, что даже не знаю, что такое счастье. По крайней мере, когда смотрю на нее.
Уверенная, веселая женщина, которую я когда-то знал, ссохлась и умерла передо мной. Но почему?
Что может заставить человека сесть на край подоконника и искать смерти?
Нужда выходить за рамки того, что мы видим в жизни?
Чего ей мало?
Каждый раз это что-то новое.
Новый дом. Новая работа. На этот раз это ребенок.
Вернее, его отсутствие.
Мы столько раз обсуждали нашу проблему, что я вообще стал избегать разговоров на эту тему. Возможно, мне не стоило. Может, нужно было продолжать говорить. Или, может, вообще никогда не стоило поднимать этот вопрос.
Потому что я сам начал.
Первым спросил... ты хочешь ребенка?
Я… из всех людей.
Вы можете представить?
Я — нет.
Это не в моей природе, и я никогда не буду хорошим отцом. Но мне хотелось сделать это для нее,
потому что я видел радость в ее глазах, когда она смотрела на детей друзей. Всякий раз, когда она обнимала их. Я сердцем чувствовал, что это то, что ей нужно.Некоторое время думал, что смогу что-то исправить.
Исправить ее.
Если у нас появится ребенок.
Как будто он сможет что-нибудь изменить.
Как будто волшебным образом сможет решить все наши проблемы.
Ничего не вышло. И теперь я знаю, что именно это привело ее к тому, что она сидела на краю нашего окна в эту самую секунду.
Потому что ребенок был семенем, которое я посадил в ее голову. Семенем, которое никогда не прорастет.
Почему? Потому что ее тело было неспособно на это. Так сказал доктор.
Мы пытались много месяцев, а когда прошли тестирование, вот что получили.
Дело было не во мне. Боже, я молился, чтобы было иначе. Я, мать его, просил, чтобы проблема крылась во мне, чтобы она могла двигаться дальше, найти другого мужчину и родить ребенка. Чтобы она, наконец, обрела счастье.
Но это было невозможно.
И теперь мы оказались здесь.
Снова.
Сначала были ножницы.
Затем — ванна.
Теперь — окно.
Каждый раз это что-то новое. Что-то, чем она пытается унять боль.
Сколько раз я смогу ее спасти? Сколько еще она мне позволит?
Когда подхожу ближе, она произносит:
— Не надо.
Задаюсь вопросом, последний ли это раз, когда я вижу ее лицо? Когда слышу ее голос? Этот вопрос приходит мне в голову каждый раз, когда она делает это, и каждая попытка остается очередной трещиной в моем сердце.
— Пожалуйста, спустись сюда. Мы можем поговорить об этом.
— Нет… Мы достаточно говорили. Больше не хочу.
— Мы можем все уладить, — говорю я.
— Не можем. Ничем это не исправить. — Она указывает на живот. — Нас ничем исправить.
Не знаю, почему все стало так. Откуда между нами появилась эта пропасть. Почему мы стали просто двумя сожителями вместо одного целого.
Сглатываю и поднимаю руку, чтобы она остановилась, хотя и не решаюсь подойти ближе, боясь того, что она сделает.
— Просто отдай мне нож, и я обещаю, что сделаю что-нибудь. Мы можем снова пойти на терапию.
— Мы уже ходили. Она не работает. Ничего не помогает. — По ее лицу текут слезы. — Я устала. Надоело это. Жизнь надоела.
— Пожалуйста, не говори так. Ты мне нужна. Этому миру ты нужна.
— Нет, — спорит она, яростно качая головой. — Не нужна. Тебе нужна женщина, которая может дать тебе нечто большее. Кто-то, кто любит себя.
— Но я люблю тебя. Разве этого не достаточно?
— Нет! — кричит она, бросая нож на пол. — Ты меня не любишь. Больше не любишь...
— Конечно, люблю, — отвечаю я, отчаяние просачивается в мой голос.
Она отползает ближе к краю и смотрит вниз.
— Я не верю в это.
Все зашло так далеко?
Неужели ее взгляд на этот мир со мной настолько искажен, что она даже не видит, что перед ней?