Дубовый дым
Шрифт:
– Кум, притормози у магазина.
– Что, лекарства купить?
– Да, а то я вчера…
– Вижу, – угрюмо сказал кум Сергей и остановился у магазина. Николай только-только стал угревать ноги в сене.
– Кум, ты знаешь… – Николай вынул ноги из сена. – Я ведь без обувки и без копейки. Хоть четушечку.
– Да ла-адно, сиди. – Кум бросил кнут и нехотя пошел в магазин.
Через пять минут они отъезжали от магазина; Николай, морщась, зажевывал «микстуру» хлебом, дожидался, когда она начнет разбегаться по «фибрам души». Толкнул кума:
– А может, примешь? – показал на бутылку. Но тот с досадой отвернулся.
– Да я ж тебе говорю, мне этого плешивого сегодня везти. Если б по селу,
– Эх-х! Первым номером нашей программы танец диких народов «ням-ням».
Николай выпростал из сена ноги, приподняв их над телегой, пошевелил пальцами.
– Видишь?
– Пропил, что ли?
– Все пропью, гармонь оставлю! Сперли, – просто и весело сказал Николай, и оттого что почти дома и оттого, что рядом лежит недопитая бутылка.
– Ну, расскажи, что было. Как тебя туда занесло? А то говорят, уехал на конкурс со своей гармоней, и все.
– Сейчас. Надо вспомнить все по порядку, а то без разгону все в голове перепуталось.
Низкое ноябрьское солнце грело лицо и бок, дорога поднималась в горку, изумрудную от зеленей, небо будто вырастало, становилось выше, а по краю поля, в лиловых тенях, оставшихся от вспашки смерзшихся глудок, пушился оставленный морозной ночью иней. За полем поднимался далекий стылый простор.
Вдыхая в свежем морозном воздухе знакомые запахи конского пота и сена, по которым успел соскучиться за три неполных дня, Николай привстал на коленях, чтобы удобнее было представлять в лицах, расправил грудь и начал вспоминать…
– Недели с две назад, после смотра, меня в район вызвали к Раисе Иванне в отдел культуры. Она мне говорит:
– На фестиваль народного творчества как наш районный лауреат поедешь?
– А чего ж, – говорю, – не поехать? Туда как – на поезде ехать?
– Да, только у нас сейчас на это финансовые средства не выделены, придется за свой счет, а потом мы тебе компенсируем.
– Ну, – говорю, – буду думать.
– Думай – не думай, а мы тебе доверяем, – говорит, – наш район и область представлять на этом фестивале. Мы бы хор туда послали, но это сложней – целый народный коллектив, а ты и один не хуже выступишь, ты у нас замечательный народный самородок. Так что давай пять и крути педали. Вот тебе адресок на бумажке, вот тебе Светлана Григорьевна на ней записана, кто там всем руководит, вот тебе программа фестиваля.
Еду домой, а сам думаю: самородок-то самородок, а на какие шиши я покачу на эти «Алло, мы ваши таланты на корню видали»? А с другой стороны и правда, если хор туда запустить, это ж никаких средств не хватит, они ж проездят сколько! Думал я, думал дорогой и решил, что кабанчика все равно резать да продавать – не миновать. Уж какие я потом с Шуркой своей речи говорил – это отдельный разговор. В общем, финансовую сторону я решил, кабанчика продал, а вот насчет организационной похуже стало. У них в программе фестиваль три дня, с двадцать третьего по двадцать пятое. Они двадцать третьего съезжаются, у них там просмотр, а сам фестиваль двадцать четвертого. А у меня поезд через день ходит, и мне то ли раньше за день приезжать, да еще лишний день сидеть с этой их программой, то ли приезжать в самый фестивальный день. И у меня получается уже не три дня, а вся неделя. А на такое время меня Шурка не отпустит сто процентов. И решил я ехать так, чтобы попасть прямо на фестиваль, – чего на меня смотреть, на концерте и посмотрят и послушают. Вот я приезжаю, нахожу этот дворец культуры. Кругом народ ряженый крутится с балалайками и гармонями. О, думаю, это наш народ.
– Где тут у вас Светлана Григорьевна такая?
– Знаем, говорят.
Нашел я эту Светлану Григорьевну. Ага.
– Здравствуйте, – говорю, довольный, что нашел. – Я, – говорю, – вот он,
приехал. А она так глянула на меня.– Прие-е-ехал, – говорит, – здра-а-асьте.
Знаешь, кум, так она это сказала, меня как мордой об пенек.
– Где, – говорит, – ты был, заезд участников и просмотр были вчера.
Я ей:
– Чего на меня смотреть, вот он я, а вот моя гармоня.
Она глаза сузила:
– Мы вчера программу уже сверстали, вас не было, а концерт уже начинается. Мы не знаем, куда вас включать, в какую номинацию.
– Да включите, говорю, куда-нибудь, мне без разницы все эти ваши номинации.
Она уже листками зашуршала, а потом глянула на меня:
– А твой костюм где?
– Как, – говорю, – где, ядрена мать. На мне!
– Нет, это не костюм, – говорит, – костюм должен быть народный, вот такой, – и тычет пальцем: там народ вокруг толкается, мужики в рубахах расписных, у баб подолы цветами в тарелку шириной расшиты да узорами.
– Да какие же это народные костюмы, – говорю, – так народ сроду не ходил.
Я-то знаю, какие, у баушки моей в сундуке костюм лежит, она его и на праздник, и на свадьбы надевала. Шурочка моя как-то нарядилась в него, я упросил, так веришь – сам ее не узнал. По избе прошлась – чистая пава, лицо у ней стало доброе, она вроде и ругаться сроду не ругалась на меня. Я потом две ночи не спал, как ее такую увидел.
Вдали засинелась березовая роща, за ней, за ложком, еще один поворот, и – вот она деревня, вот и дом… В носу у Николая защипало, он зашуршал сеном, отыскивая четушку.
– Слышь, кум Сергей. Я еще дербалызну?
Кум кашлянул, вздохнув, пожал плечами:
– Смотри сам…
Николай глотнул из горлышка, пожевал хлеба:
– Не горюй, кум! Вечером, как приедешь из района, приходи на поляну, я в долгу не останусь.
На душе у Николая потеплело, ноги совсем согрелись, голова вслед за полями закружилась.
– Чего я говорил-то?
– Чего-чего, не спал две ночи.
– Две ночи. – Николай потер лоб. – Это когда?
Сергей сказал с досадой:
– Да когда сарафан твоя Шурка надевала!
– А-а! – обрадовался Николай. Помолчал, задумчиво улыбаясь. – Это я чего не спал-то: про Шурку думал. Стих ей сочинял.
– Во! Стих он сочинял! Пушкин, ядренть!
– Да-а. Хочешь – послушай, а не хочешь – заткни уши.
Николай опять привстал на колени, стал читать, боясь пропустить:
Приезжал на выходнойЯ в село родное.Гулял тропкою однойС будущей женою.– Это я когда в училище учился, на выходной приезжал, – пояснил Николай.
Как играла в жилах кровь,И хотелось близости.Настоящая любовь —Безо всякой низости.Мы гуляли ночкой темной,Мы влюблялись под луной.Одной ночкою хмельнойСтали мужем и женой.Мы женаты много лет,У нас сын и дочка.Знать, оставила свой следТа хмельная ночка.Я, бывало, много пил,Барахлило сердце,Домой пьяным приходил,Жена злее перца.Обниму да расцелуюГубы, шею, плечи,Все равно люблю, родную,Как в тот первый вечер.