Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй

– И чего же такого интересного в этих дальних далях? – полюбопытствовала новенькая.

– А мне почем знать?! – я почти что закричал.

– И знать ты, значит, этого не хочешь? – спросила меня новенькая.

– Нет! – воскликнул я. – Не хочу!

– Тогда увы тебе! – сказала новенькая и засмеялась.

– Увы мне! – подтвердил я.

– Зачем ты тогда ходил, думок разглядывал?

– Может, тебя искал!

– И как ты знал, что я среди них?

– А вот знал, может, да просто еще не знал, что знал!

– Не сердись, – примирительно сказал новенькая. – Тебе понравится.

– Чиго? Это думкам в мысли понравится-то?!

– Ага, – сказала новенькая просто и так, что стало понятно, спорить тут больше не о чем.

– Мне Витя скорей понравится и музыкой будет казаться его храп, чем понравится сидеть с думками.

– Не бойся, сегодня тебе не придется сидеть с думками, сегодня мы будем тренироваться без них.

– Хорошо, – сразу как-то согласился я, а в душе камень с плечь.

– Хорошо, – подтвердила новенькая.

И тут мне вдруг обидно стало, чего это мы будем тренироваться сегодня без думок – кем она меня считает, слабаком?

Новенькая будто бы угадала меня:

– Тебе рано. Сначала так потренируешься, чтоб привыкнуть.

Я согласно кивнул и проглотил обиду.

Новенькая вела меня куда-то за ручку, а я даже и по сторонам не смотрел – ведь за ручку. А еще у нее снова прядка выбилась и я все смотрел на эту прядку и снова ревновал ее, потому что снова ветер с ней, а не я да еще и жилка на ее шее снова пульсирует, так пригласительно, вот бы мне ее туда.

Новенькая неожиданно остановилась и выбила меня из своих мыслей. Я машинально сделал еще несколько шагов и стал; посмотрел на нее и покраснел за свои мысли. Так еще ничего, я вроде бы убедился, что новенькая читать мысли не умеет и поэтому думать всякое у нее за спиной я научился не краснея, а думать вот так открыто, прямо ей в лицо все равно еще не умею, краснею как…

– Тебе тут нравится? – спросила новенькая.

Я даже и по сторонам смотреть не стал:

– Мне нравится с тобой, – сказал я.

Новенькая улыбнулась тепло и как-то гордо в тоже время, что вроде как это и так ясно, что мне с нею нравится, мог бы и не говорить.

Я огляделся, потому что выдержать такую улыбку и не сказать какой-нибудь глупости совершенно невозможно. Новенькая привела меня в какой-то парк, которого я никогда раньше не видел – где это мы интересно? Мы стоим на горбатом мосточке, перекинутом в том месте, где одно маленькое пересохшее озерцо впадает в другое такое же пустое озерцо, размерами еще меньше. Чугунная витая перила моста отражается в сухом дне меньшего озерца извилистой тенью. Деревья, однообразно древние и разнообразно корявые, окружают озерца, стоят на пустых их берегах как старые купальщики, будто раздумывают они о температуре воды, но все никак не могут решиться сунуться в воду одним только носочком для того лишь только, чтоб тут же брезгливо оторвать ногу, встряхнуть ею и, заключив, что купаться никакой возможности в такие погоды нет, так и остаться стоять на узенькой кромке воды. Но озерца эти пусты и только серая пыль тихонечко лежит на оголенном их дне и даже кажется, что она рябится чуточку, будто подражая настоящей воде.

– В озере нет воды, – зачем-то ляпнул я очевидное.

– Нам не нужна вода, – сообщила новенькая. – Я и привела тебя сюда, потому что здесь нет воды.

– Почему? – не понял я.

– Пошли, покажу! – сказала новенькая, спустилась с крутого мостка, обошла его и легко спрыгнула в озерцо, подняв пыль с его дна в воздух.

Пыль покружилась вокруг ее лодыжек и улеглась обратно.

– Долго тебя ждать?

Было бы, конечно, неплохо никуда не обходить, а перемахнуть через перилу одним быстрым и уверенным движением и спрыгнуть в озерцо. И даже не просто неплохо, а очень даже хорошо было бы так сделать. Это точно подействовало бы на новенькую. Подействовало бы и как! – да еще и впечатление бы произвело! Вот только я же точно упаду, поскользнусь, переломаю себе все, умру и опозорюсь. Так что я не стал выступать и просто спустился точь-точь вслед за новенькой.

– Смотри! – сказал новенькая.

– Куда? – не понял я.

– Под мостик! – объяснила она.

В арке мостка не по-утрешнему темно; в остальном вроде бы нормально: сухо и серая пыль. Я кивнул – сойдет.

– Тогда раздевайся! – приказала новенькая.

Я вот совсем на такой поворот сюжета не рассчитывал, хотя, конечно, мог бы и сразу догадаться, как именно мы будем тренироваться – без ничего. Думки ведь тоже все как один без ничего сидят и новенькая тогда без ничего сидела.

– Вдруг мне еще рано?! Может, для начала потренируемся так? – промямли я.

– Как так? – новенькая сделала вид, что не поняла, хотя, поняла она все, конечно.

Я замялся.

– В одежде, – выдавил я из себя.

Но новенькая слушать меня не стала – спорить тем более. Она ловко и одним движением выкрутилась из своего цветастого балахона, скинула его на землю и забралась под мосток и он скрыл ее наготу от меня своим полумраком.

Впрочем, и полумрака не понадобилось, я все равно ничего не увидел, потому что у меня от такого закружилась башка. Да еще и мышца где-то там внизу, о которой я даже и не знал до сегодняшнего дня, натянулась аж до скрипа и башка от этого еще только больше. Вот бы сейчас в обморок свалиться или умереть даже! Это, конечно, позорно и очень, но все-таки не так позорно, как раздеться теперь до ничего в предательском свете начинающегося дня.

Убедившись, что новенькая вроде бы на меня не смотрит, я развязал ботиночки, снял их. Штаны или рубашку, первым что? Остаться в одних штанах – я же не Женя, чтоб оставаться в одних штанах. А если без штанов, то две мои ноги-палочки будут уродски торчать из-под широченной рубахи, которую еще тогда дал мне сторож. Обдумал, передумал и решил, что штаны: пояс, пуговица, еще одна, а это оторвана, ужасающе тонкая нога с узластой коленкой и шерсть какая-то реденькая на ней и местами только, вторая нога такая же тонкая и коленка на ней такая же уродская, а вот шерсти на ней почему-то заметно больше, но тоже не везде. Носки надо или нет? Вдруг не заметит, буду в носках. Теперь рубаха. Я снял с плечей незавязанный платок, сложил его по всем правилам и уложил со всем уважением, как и учил нас всегда капеллан, а не кинул его в кучу своих одежек, как делал это обычно перед сном. Снова пуговицы: ворот, ниже, ниже, опять оторвана и вдруг я споткнулся о резиночку, которая у меня заместо пояска – тоже от сторожа еще. Развязал резиночку со всей тщательностью, смотал, убрал в карман брюк и – дальше пуговицы: одна и другая и еще две на рукавах. Снял рубашку и посмотрел вниз на тусы – вот сейчас самый-то позор и начнется.

Разобравшись наконец со своими одеждами, я заскочил под тень моста. Вдруг новенькая ничего не успеет увидеть и ничего не сможет разглядеть!

– Что это у тебя на шее? – спросила новенькая.

– Это ключ, – сказал я.

– От чего ключ? – спросила она.

– Долгая история, – сказал я, – когда-нибудь я тебе ее расскажу.

– А это что? – спросила она.

Я посмотрел вниз на свою впалую грудь, будто там на ней могло быть что-то еще кроме ключа от дома сторожа и чертового пальца.

– Чертов палец, – сказал я и попробовал загородить свою грудь коленками да разве за такими коленками что-нибудь спрячешь.

– Что? – не поняла новенькая.

– Камень у меня на шее – чертов палец, – объяснил я.

– А зачем тебе камень на шее? – удивилась новенькая.

– Фенек дал, – объяснил я. – Долгая история, когда-нибудь я и ее тебе расскажу.

– Хорошо, – согласилась новенькая. – Снимай!

– Нельзя, – сказал я.

– Как так?

– А так, Фенек не велел.