Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй

– Хорошо, – легко согласилась новенькая, – тогда не снимай.

Я кивнул.

– Ты умеешь сидеть как они? – спросила новенькая.

– Все умеют, чего тут такого? – ответил я. – Только я не хочу.

– Поздно не хотеть, – констатировала очевидное новенькая. – Садись! – приказала она.

Ну я и сел, ноги к груди, руки на коленках сплетены – чего тут уметь?! Но новенькой не понравилось как я сел:

– Ты неправильно сидишь, а говоришь, что все умеют.

– Что не так? – не понял я. – Руки на коленях, все они так сидят.

– Не так! Ты сидишь, чтоб спрятаться, – объяснила она. – Не прячься, ни от меня, ни от кого. И попробуй расслабиться, – сказала она. – В первый раз ты, конечно, не сможешь, но хотя бы постарайся, а то ты так напряжен, что плечу у тебя выше ушей. Опусти плечи! – приказала она.

Я опустил, новенькой понравилось:

– Так уже лучше, – похвалила она меня.

– А теперь что? – спросил я.

– Теперь думай, – сказала она.

– О чем? – уточнил я.

– Ни о чем, просто думай.

Я, конечно, смолчать не смог и сказал что просто думать никак нельзя, если уж думать, то надо обязательно об чем-то, а она вдруг рассердилась и поэтому я согласился с ней и начал думать, старался даже чтоб ни об чем, пыжился, но у меня совсем почему-то не получается так и всё какие-то мысли в голову лезут.

Каспий. Волга впадает в Каспийское море. В Каспийское? – вроде да. Волга? – Волга. А Каспий куда впадает? Моря вообще впадают куда-нибудь или они как озера – в никуда. А разве он не высох теперь, как и эти озерца? Как же это все теперь мне неважно! А что тебе теперь важно? Теперь – новенькая, только новенькая, а все остальное – нет. И еще я. Ты и я. Я и ты.

Я. Мальчик про возраст которого можно с уверенностью утверждать только одно: ангел в нем уже умер. И вот что я из себя есть.

Характер:

Я осторожен и даже пуглив, тем не менее коленки у меня почти всегда разбиты: иногда какая-нибудь одна, но чаще обе. Я хитер и всегда сумею любого вокруг пальца обмануть, но вместе с тем и ужасающе туп, до того туп, что никак не могу разучить греческие цифры после двенадцати, хоть двенадцать первых натужно кряхтя как-то да осилил. Я глубокий и мучительный завистник, а еще – страшный ревнивец. Но про последнее ты уже и так знаешь, догадалась наверно.

Внешность:

У меня вмятина в носу, полученная при героических, но за давностью забытых, обстоятельствах, волосы неопределенно длинные, глаза, уши не торчат и это особый предмет моей гордости – ведь могли бы, лицо, плавно стекающее к не по-мужски гладкому подбородку, без особых примет – все как у почти каждого. Тело до позора тощее, но по нему там и тут шрамы – разве они не украшают?

Особые навыки:

Я умею взрывать все, что взрывается, а что нет – поджигать. Запускать, что летает, а другое отправлять в плавание. Умею сделать из палки шпагу, из шпаги лук, а из лука самый настоящий мазер. Еще я умею быть дураком – о, самым распоследним из всех дураков дураком умею я быть и как же хорошо у меня это получается!

Краткая биографическая справка:

1) Родился, должно быть, как и все, но этого я, конечно, не помню.

2) Учился, должно быть, как и все, но и этого я почти совсем уже не помню.

А что я помню?

3) Летал на ужасную Бетельгейзе, но лишь однажды, потому что вернется туда только тот, кто окончательно раздружился с головой. Видишь, вот тут почти седой клок волос? – это ее, Бетельгейзе, мне на память подарок.

4) Открыл Америку, сквозь северные льды плыл на лодке: плыл, плыл да и открыл. А потом забыл, что открыл и открыл еще раз – но на этот раз не на лодках, а на красивущих каравеллах.

5) Придумал коня и мы всех победили, но потом десять лет возвращался домой.

6) Прожил робинзоном на необитаемом острове целую бесконечность, но всё-таки спасся. Я всегда спасаюсь.

7) Вот только однажды я покорил почти весь белый свет, но умер в самом расцвете.

О прекрасная, о ужасная моя жизнь!

А больше мне нечего пока тебе порассказать – пока.

Теперь ты. Что известно про тебя? Мало, очень мало.

Имя твое не известно, ты не называешь мне своего имени, ты не называешь его никому и говоришь всем, что это не важно как тебя зовут.

Ты – она. Ты полная противоположность, девочка. Девочка одного примерно со мной возраста, а вот насчет ангела – тоже неизвестно. У девочек вообще бывают ангелы или это у нас только так?

Что ты такое из себя? – непонятно.

Ты – самое необъяснимое и загадочное, но это к тебе и тянет, тянет со страшной силой это к тебе. Почему? Потому что ты красивая. Ты – красивая, такая красивая, что хочется все сокровища, награбленные мной в покоренных городах Старого и Нового света, положить к твоим ногам. Да что там сокровища! – бери и сами города, всю мою империю, простирающуюся от Греции до Индии забирай! Александрия и Мемфис, моя родная Пелла и смертный мой одр Вавилон, я кладу вас к ногам вашей госпожи! Падите на лицо свое и распростритесь перед ней!

Я и не заметил как подполз к новенькой почти вплотную: натурально на заднице подшагал – вот как меня к ней тянет.

Взгляд новенькой как бы сфокусировался из ниоткуда сюда. Она сняла руки с колен и скрестила их у себя на груди. Ее забавно розовые коленки освободились и мне ужасно захотелось накрыть их своими ладошами – разрешит? Я тихонечко положил одну ладошу на ее коленку, другую на другую – разрешила, разрешила и даже сделала вид что ничего и не заметила.

– Ты красивая, – сказал я.

Новенькая безразлично пожала плечьми:

– Я знаю, – сказала она.

Я удивленно посмотрел на нее, а она меня легко угадала и:

– А что я должна была тебе сказать, спасибо?

– Наверное, – предположил я.

Новенькая улыбнулась:

– Это ты должен сказать мне спасибо за то, что я красивая.

Я согласно кивнул. Она, конечно, права и это я должен быть ей благодарен за ее красоту да только кажется, что обычно это бывает совсем не так и когда говоришь женщине, что она красивая, ожидаешь услышать в ответ благодарность. Так что я поспорил бы с новенькой, но она такая красивая, что спорить с ней совсем не хочется, а хочется только соглашаться с ней во всем – вот я и кивнул просто.

Я заглянул ей прямо в ее не голубые и не серые и не ореховые глаза и спросил:

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Ты уже спрашивал, – напомнила она.

– Ты не ответила, – сказал я.

– Нет, – подтвердила она и замолчала.

Потом она спросила:

– Зачем тебе так важно мое имя?

– Я хочу всех знать по имени, – сказал я.

– Зачем?

– Понимаешь, у меня был друг, лучший друг, а теперь я и не помню как его зовут. И его не помню.

– А что с ним?