Дураки

Виктор Евгеньевич живо представил себе реакцию Всенародноизбранного.

Последнее время Батькаи без того заметно нервничал. И на ежевечернем телеэкране выглядел плохо: бледный, с покрасневшими веками и пересохшими губами, которые постоянно облизывал, со сбивавшимся зачесом, который непрерывно поправлял. Видно, что человек не вполне владеет собой. Какой же силой характера он должен обладать, чтобы проглотить такую пилюлю, не сорвавшись с петель? Столяр — психолог, он трезв и расчетлив, хорошо зная слабости своего протеже, он, без сомнения, понимал, какой болезненный удар нанесет его издерганной, на грани срыва, психике, как сокрушит расшатанное хронической бессонницей сознание.

Но даже и не слетев с петель, такое не прощают.

Но такое и не произносят ради того, чтобы подразнить. Даже в отчаянии.

Откуда в Столяре столько уверенности, что даже Дудинскасу засветил вдруг лучик надежды? На что он рассчитывает, в чем замысел? ЧтоВиктор Илларионович задумал?

Дудинскас набрал номер.

в чем замысел?

Дверь открыла Нина, супруга Столяра.

Войдя в прихожую, Дудинскас протянул ей пакет:

— Вот фрукты, сок. Взял бы чего покрепче, но, увы... Виктор Илларионович отдыхает? Мы договаривались.

— Спит. Сейчас его подниму. Только учтите, он еще очень слаб...

— Ну, положим, не настолько, чтобы без женской помощи не подняться навстречу такому гостю, — Столяр, в спортивном костюме, худющий, коротко стриженный, отчего помолодевший, стоял в проеме двери, приветливо улыбаясь. — Куда это вы запропастились на целых полгода?

Они не виделись гораздо дольше, года два, пожалуй, с той последней встречи, когда Дудинскас отказался вступить в его предвыборную команду. (Не встречались, даже когда в «Артефакте» печатали его «Заключение специальной комиссии». Понимая сложность положения Дудинскаса и не желая его лишний раз подставлять, Столяр все переговоры вел со Станковым.) Но за передрягами, которых в эти два года хватило обоим, время пролетело стремительно.

— Сначала мне было, признаюсь, не до вас, — улыбнулся Дудинскас, — потом стало как-то неловко объявляться. И вот наконец представился удобный повод.

— Доведя ваше тонкое замечание до присущей вам афористичности, — откликнулся на шутку Столяр, — я бы сказал даже так: «Вообще удобно,когда за решеткой оказываешься не ты...»

— Ну, решеток на всех хватит. Я вот и зашел разузнать, какие там условия, как питание, распорядок...

— Условия нормальные. Все та же повседневная забота, особенно хорошо поставлено дело с питанием. Меня пытались кормить даже силой. Правда, с помощью клизмы. Ребята, говорю, зачем вы так стараетесь? Ведь потом эти конторские крысы, эти долбаные законники обязательно классифицируют ваши действия как пытку. Придется ведь отвечать по всей строгости.

— Помогло?

— Подействовало. Между прочим, я был первым в этом СИЗО, с кем начали обращаться культурно.

— Ну да, — вставила Нина, — особенно, когда везли в «воронке», вывернув руки и подвесив ремнями за поручни... Слушайте вы его! Измывались, сколько могли.

— Имело место. Это они себе позволяли от души, особенно поначалу. Постепенно все наладилось, жаль, на воспитательную работу не хватило времени... Но начало судебной реформы я в их сознание, считай, уже заложил. До признания вины судом всякий подозреваемый не должен ущемляться.

— Мужики, ладно вам хорохориться, — сказала Нина. — Кто будет кофе, кто чай?

За чаем перешли к главной теме.

Дудинскас осторожно поинтересовался, как на самом делеидут дела.

— Эту акулу мы на самом делесвалим, — Столяр говорил все так же убежденно.

— Ежегодно в мире убивают сто миллионов акул. И, как видишь, их количество не убывает.

— Откуда ты знаешь? — заинтересованно спросил Столяр.

— Как-то по радио услышал... — Дудинскас помолчал. — Дело в общем-то нехитрое. У нас ведь все натренированы на истребление акул... Симона Позднего свои же и завалят — сразу, как только он приблизится к вершине.

— С Поздним отдельная история. Он весь разобижен, ему во всем мерещатся козни и подставки. Узнав, что хлопцы из Народного фронта собирали подписи для обоих кандидатов, тут же потребовал, чтобы они вообще прекратили агитацию... Этого еще никто не знает, но свою кандидатуру он решил снять.

— На Симона похоже... Но неужели ты действительно представляешь себе Чирика в роли главы государства? С его бухгалтерским прошлым и нулевой харизмой?

Столяр оценкой заинтересовался. Дудинскас рассказал.

— Приехал в Дубинки, внимательно все обследовал, осмотрел. На лице, что называется, ни один мускул не дрогнул. Надулся, как индюк. Я, говорит, финансист, вот вы мне и скажите, где здесь прибыль. С тем и укатил.

— Может, и неплохо, когда в человеке есть свой стержень?

— Это ты Юрке Хащу расскажи, про стержень. У него, как у режиссера, есть забавное пластическое наблюдение, точно по теме. Когда твой Чирик, принимая делегацию, идет рядом с китайцем, он становится китайцем, даже раскланивается так же. С турками он уже турок, не хватает только чалмы... Хащ подметил, что такое хамелеонство присуще не только «новым банкирам», но и вообще людям, выскочившим на не свойственную им орбиту. В театре они начинают вести себя, как театралы, на приеме — как дипломаты, оказавшись рядом с монголом, он уже монгол... Но исполняют все приблизительно с таким же умением, как девица-девятиклассница изображает из себя опытную проститутку. Делает при этом все, что, как она считает, та должна делать. Получается смешно, особенно тому, кто видел проституток.

Столяр засмеялся. Бросил на гостя изучающий взгляд:

— Жестокий вы, художники, народ. И взгляд у вас безжалостный. Но точный... Жаль, Виктор Евгеньевич, что вы лично уже спеклись. И не приходится рассчитывать на вашу помощь... К слову, и на Чирика уже тоже не приходится рассчитывать. По имеющимся у нас сведениям, в ближайшие дни на него наедут по финансам.

Такие слухи и до Дудинскаса дошли. Батькапотребовал от прокуратуры начать расследование по какому-то миллиону долларов, который, будучи банкиром, Чирик будто бы перечислил иностранной фирме, исчезнувшей с концами. Поговаривали, что как раз на избирательную кампанию Всенародноизбратогои был истрачен этот миллион. На правду походило, но, услышав эту версию от Мальцева, Дудинскас съехидничал:

— А что, у самого Чирика нельзя об этом прямо спросить? Вы же одна команда...

Но если не Поздний, если не Чирик, тогда кто?И каким образом? Что-то Столяр не договаривает, что-то темнит.

Дудинскаса интересует фабула, развитие замысла, поворот сюжета. Какова схема, если она, конечно, есть?

— Схема у меня есть, — сказал Столяр достаточно твердо. Но уже позвонили в дверь, уже топтались в прихожей какие-то люди. — Что же ты раньше об этом не спросил?! — Виктор Илларионович изобразил досаду. — Чего сразу не сказал, что об этом пойдет речь? А у меня тут встреча назначена. — В комнату уже заходили. Дудинскасу показалось, что Столяр даже рад возможности отложить разговор. — Давайте так... Завтра... Нет, в среду, я вам позвоню и заеду сам. Поговорим об этом подробнее. Ваши советы, ваш опыт и пристальный взгляд нам нужны...

один

В среду Виктор Илларионович позвонил точно в назначенное время. Сославшись на занятость, извинился и встречу отложил. Сговорились на днях созвониться...

Но не созвонились и не встретились.

И потому, что Столяр не зашел, точнее, даже потому, что позвонил при такой занятости удивительно вовремя, Дудинскас понял: никакой схемы, никакого ясного плана у него нет...

Виктор Столяр отчаянно блефовал. Вопреки логике и здравому смыслу...

Что позднее и подтвердилось. И тем, как повел себя Симон Поздний, со всеми разругавшись и таки сняв в последний момент свою кандидатуру, и тем, сколько помоев оппозиционеры друг на друга вылили, и тем, как дружно набросились потом на Столяра, вынудив его снова хлопнуть дверью, теперь уже партийной. В газетах по этому поводу писали: «Член политсовета "Гражданского согласия" Виктор Столяр, не выдержав обвинений в фальсификации им результатов голосования, покинул зал заседания». В одной из газет кто-то из его соратников оправдывался: «Я указал ему на крупные недостатки в работе, правда, в грубой форме. Он обиделся и бежал немного капризно».