Дураки
Шрифт:
Дудинскас свой дом нашел поздно. Ощущение, что здесь он у себя, пришло к нему годам к сорока...
...Едва освоившись с этим новым для него состоянием, он, однажды выйдя на улицу, увидел, что какие-то партийные чинуши учинили в его домемордобой. Естественно, он возмутился, полез безобразие останавливать. Потом, протестуя против их вероломства и безнаказанности, ввязался в свалку... Тогда многим казалось, что они победили. И не только Галкова на выборах. Открывались перспективы, и, оставив политику, он обратился к более интереснымделам.
...Хотел ли он создавать типографию, химичить с финансами, уходя от налогов, печатать ценные бумаги, сражаться с
В том-то и загвоздка, что, для того чтобы понять, хочется ему что-то делать или нет, не хватало элементарного: возможностиделать или не делать — оттого, что делать хочется или не хочется, а не потому, что тебя принуждают.
Его заставляли делать такое, чего ему не хотелось совсем. Тогда он все продал, чтобы уйти. Почти уговорив себя в том, что это есть свобода выбора.
Но он успел сорвать с места, увлечь, уговорить, потащить за собой множество людей.
Сначала он рассказывал им, как можно работать и жить, а они не верили ни одному его слову, полагая, что им (как обычно) вешают на уши лапшу, и смотрели на него как на психа, но потом все-таки начинали верить; верить всегда хочется, особенно когда все однонекуда деться, как некуда было деваться его другу Гоше Станкову, Ольге Валентиновне, водителю Диме Небалую, Тамаре Ивановне или художнице Таньке Нечай... Не то чтобы совсем некуда — деваться всегда есть куда, но вот чтобы со смыслом, чтобы захотелось за кем-то идти, такое подвернулось впервые. Они и пошли. Он всем им доказывал, а многим и доказал, что в своем дофенизмеони были не правы; он многих сумел зажечь — хотя бы простым любопытством: что могутдвести человек, которым никто не мешает. Им хотелось попробовать, он и настраивал их на то, чтобы вместе посмотреть, как оно получится. И онополучалось... А потом обнаружилось, что ничего не вышло.Карточный домик, на который не то что дунуть, дышать нельзя, фанера,один сплошной артефакт,и Юрка Хащ был провидцем, когда он придумал название.
Дудинскас считал, что создает Ноев ковчег, оказалось — галера!
...Они были, пожалуй, не слишком хорошей командой, все эти Вовули, Агдамы, Карповичи, Тани, Оли, Гришки и Геннадии Максимовичи, они не очень ловко и не всегда усердно гребли, изрядно сачковали и пускали пену, они и мешали, и не понимали, иногда даже предавали. Но сейчас не он ими, а они — им обмануты. Да, часто они лишь изображали из себя соратников. Дурили, швыряя на стол заявление об уходе... Но когда он в ярости гнал их взашей, они не уходили, вцепившись в весла галеры: для многих из них она оказалась вдруг лучшимв жизни, если и вообще не единственным, с чем они связали свои надежды и свою судьбу.
В отличие от каждого из них у него всегда оставались запасные варианты: возможность вернуться в кино или к литературным делам — в «Артефакте» он ведь, кроме всего, собирал материал.Конечно, он вкалывал больше любого из них, больше нервничал и страдал — хотя бы от унижений. Испытав все способы спасти эту галеру, он ощутил за собой право все бросить и уйти к своей прежней
профессии, где все зависело от него...Так что же теперь?.. Уехать, все оборвав? Или остаться, тихо смирившись с полным отсутствием перспективы?..
В выходной день приехали Ванечка с Виктором Илларионовичем. С ясным ответом сразу на все вопросы.
Привезли план, как от шурикизмаизбавиться.
План состоял в том, что нужно использовать момент и произвести... обычное аппаратное смещение.Сместить Батькудо выборов. В связи с истечением срока полномочий. Причем сместить чужими руками, что Виктору Евгеньевичу сразу понравилось: своими он уже наработался.
Тогда, согласно Конституции (и в соответствии с планом), Виктор Столяр становится временно исполняющим обязанности главы государства. И дальше — три месяца на свободные выборы. На которых, без всякого сомнения,будет избран тот, кого поддержит Москва и кто попросит Батькуоставить свой кабинет.
Ставка делалась на Москву. Батькаей не нужен ни здесь, ни там: слишком много он хочет — за то, что при любом Капусте Москва имела даром, а при любом Месникове задаром бы снова получила-. Только нужно подсказать, как это грамотно сделать.
Дело оставалось за малым: уговорить Москву, лучшим образом представив ей Столяра.
За этим они, собственно, и приехали.
В том, что Шурик Лукашонок слабак, Дудинскас не сомневался.
Опоры даже в ближайшем окружении у него нет. Его слишкомбоятся, понимая, что каждого он в конце концов выгонит или посадит [120] . Страх, известно, — не лучшая из опор. Тем более когда боятся они не только его, а еще и перспективы отвечать за все, что здесь с ним наворочали... Если не успеют переметнуться,получив старый портфель из новых рук.
120
Для убедительности Ванечка показал Дудинскасу снимок: шесть «веселых ребят» — Шхермук, Титюня, Месников, Безвинная, Чирик, Захаревич — шесть сподвижников, оплот власти — стоят, улыбаются, шутливо обнявшись. Четверых из них Батька уже сдал, их как бы нет.
Вот эти портфели (по замыслу) и должна была предложить им Москва. Однажды пригласив Месникова, Матусевича, Сорванца, ну еще министра обороны, кого-то из правительства... — вполне достаточно десятка человек.
Москвы Батькабоится. И если, вернувшись из Первопрестольной с портфелями, любой из там утвержденныхлегонько бы его пнул, нет сомнений, что, заскулив, он тут же бы и вылетел — хотя бы потому, что знает, как много нашкодил. Кто способен пнуть? Столяр — первый, у кого хватило бы духу. Необходимая жесткость в нем есть.
Кроме всего, так совпало:Дудинскас действительно могпредставить Виктора Илларионовича весьма влиятельным людям в Москве. Была у него там вполне подходящая для этого случая зацепка.
Фильмы с Хащом они делали в Москве или по столичному заказу, собкором в Республике он работал от московского журнала. И был в столице вполне своимчеловеком. Вполне свободно выходилна очень важных персон.Перестройка многих списала, но среди его знакомых были и такие, что, напротив, вознеслись к вершинам власти.