Два апреля

13

Как он и предполагал, начальник конторы надолго задумался о выгоде экономии и опасности риска.

В обеденное время он прислал человека, который сказал, что никаких новшеств не будет. К концу рабочего дня тот же человек пришел снова, нагруженный книгами и схемами ограждения речных фарватеров. Следующим утром Крутицкий сказал:

– Раз уж затеяли это богоугодное дело, так поторапливайтесь. Я договорился с Речной инспекцией, чтобы через неделю у вас приняли экзамен.

– Дело затеял не я, - сказал Овцын.
– Идея совмещения морской и речной профессии принадлежит капитану Архипову.

– Архипову...
– поморщился начальник конторы.
– Ах, да... Вы же

вчера говорили.

– Во всеуслышание, - подтвердил Овцын.

– Какая разница!
– махнул рукой Крутицкий.
– Действуйте. Занятия будет вести капитан-наставник Галкин у вас на «Кутузове».

Первое занятие капитан-наставник Галкин начал с заявления, что река - это ни в какой степени не море и что если у кого есть по этому поводу сомнения, тот вправе покинуть аудиторию. Его заверили, что сомнения не возникают. Капитан-наставник продолжил:

– В море вы можете своим плавсредством хоть балет танцевать. Па-деде, адажио и вальс цветов. Акватория позволяет. А что есть река? Река есть провод, и пароход должен бежать по нему, как электрон. Путь на реке один-единственный, и от того, насколько точно вы его придерживаетесь, зависит ваш успех, ваша безопасность, покой и благополучие вашей семьи.

Манера капитана Галкина вести урок понравилась. Шесть часов, три до обеда и три после, не утомляли. На четвертый день занятий капитан Галкин раздобыл речной буксир и устроил практику. Отрабатывая маневры и правила, дошли вверх по пустынной еще Неве почти до Петрокрепости и тут встретили Ладожский лед. Он двигался сплошной стеной, скрежеща, вспучиваясь, выкарабкиваясь на отлогие берега. Люди оттаскивали повыше черные лодки.

– Лед молодец, - сказал капитан-наставник Галкин.
– Пошел очень вовремя. Пока он сойдет, отшлифуем полученные знания. Устрою вам зачет, а потом достойных допущу к экзамену.

Буксир повернул обратно. Вернувшись в Ленинград, застали там сырой туман, холод и северо-восточный ветер. Потом всей компанией пообедали на «Кутузове». Хоть время обеда давно прошло, у Ксении все было наготове.

– Гаврилыч опять гуляет?
– спросил у нее Овцын.

– Мы через день, - сказала Ксения, и Овцын усомнился, потому что помнил, что вчера она тоже работала.

– Устаете?
– спросил он.

– Не смертельно.

Утром Овцын, как обыкновенно, зашел в контору, и Крутицкий поздравил его со вскрытием Ладоги.

– Дней через пять выпущу вас, - сказал он.
– Нечего зря место занимать. Правда, на Онежском озере еще лед, но это, бог даст, не надолго. Если что, в Вознесенье отстоитесь. Как ваши занятия?

– К финалу, - сказал Овцын.
– Думаю, уже можем сдавать.

– А все сдадут? Ведь я надеюсь.

– Сдадут. Хитрого в этой науке ничего нет.

– Еще одно, - сказал Крутицкий, когда Овцын поднялся со стула и собрался прощаться.
– Центральная кинохроника интересуется нашей экспедицией. Возьмете двух корреспондентов?

– Почему бы и нет?

– сказал Овцын.
– Посмотрим, каковы мы на экране. На весь рейс или до Архангельска?

– На весь, естественно. Самое интересное - Арктика. Если до нее не добраться, так нечего огород городить. На днях приедут, я пошлю их к вам. Устройте.

– Пусть будет кинохроника, - кивнул Овцын.

Он пришел на теплоход, отсидел три часа занятий, пообедал и отправился навестить Бориса Архипова - тот почему-то не был на занятиях. Капитан «Шального» ходил по своему буксиру в праздничном виде, помолодевший, необыкновенно свежий и глаженый, в тужурке с галунами и орденскими планками, из-под рукавов которой спускались на кисти рук белоснежные манжеты.

– Какие новости в конторе?
– спросил Борис Архипов.

– Дней через пять выйдем. Мне грузят двух корреспондентов кинохроники. На Онеге еще лед.
– Овцын, прищурившись, оглядел Бориса Архипова.
– Ты приглашен на дипломатический прием?

– Просто по Неве идет ладожский лед.
– улыбнулся Борис Архипов.

– Странная связь.

– Для непосвященных, - подмигнул ему Борис Архипов, взял под руку и повел в каюту.

– Опять пить кофе?
– спросил Овцын.

– Сделаем передышку. Сегодня будем пить шампанское.

– Человек-загадка, - вздохнул Овцын и уселся на диван.

Борис Архипов отодвинул вентиляционную решетку, достал из трубы бутылку, осторожно откупорил и налил шампанское в бокалы. Уже подняли их, когда зашел вахтенный матрос и доложил:

– Товарищ капитан, к вам буфетчица с «Кутузова». Пустить?

– Олух царя морского!
– рявкнул Борис Архипов и, оттолкнув матроса, выбежал из каюты.

Матрос, не обидевшись на «олуха», протянул руку в сторону стоящего в углу спиннинга, сказал:

– Знаете, это команда подарила.

– Борис Никитич не увлекался рыболовным спортом, - заметил Овцын.

– Спиннинга не было, - рассудил матрос и ушел, не закрыв дверь.

Борис Архипов, сияя, ввел в каюту Ксению. В руках у нее был торт и

пакет, перевязанный розовой ленточкой. Овцын встал.

– Теперь ясно, - сказал он.

Достал из тужурки мозеровский полухронометр, самую драгоценную свою вещь (Борис Архипов это знал), покачал его на стальной цепи перед Борисовым лицом и опустил тяжелую чечевицу в его верхний карман, под орденские планки.

– Владей, - сказал он и поцеловал его в щеку.
– И да живешь ты не меньше, чем дед твой, архангельский архиерей. Что ж ты, злыдень, даже Ксению Михайловну предупредил, а мне ни полслова?

– И четверть слова не говорил, - замотал головой Борис Архипов.

Он взял из ее рук пакет и торт, торт поставил на стол, пакет бросил на диван, потом поцеловал руки.

– Говорили, Борис Никитич, - улыбнулась Ксения. Помните, в Ясногорске: «Придем в Ленинград, и стукнет сорок». Выяснить подробности не представляло труда.

– Однако этот тип не выяснил.
– Борис Архипов ткнул пальцем в Овцына.
– Тем не менее за хронометр спасибо, сынок. Не жалко?

– Еще как жалко!
– сказал Овцын.
– А иначе какая же в подарке ценность?