Два апреля

– Безупречно.

– Скажите, а зачем ее уничтожают?

– Не сдавать же на склад это добро, - пошутил Овцын.

Неподходящее было время, чтобы читать лекцию по теории девиации

магнитных компасов.

Овцын задержался в Беломорске по просьбе старшего механика. Тот хотел прочистить фильтры и навести порядок в электросхемах, запоротых неопытным электромехаником.

– Постоим два дня, зато придем в Архангельск в идеальном виде, -волновался стармех.
– Там же начальство встретит.

Овцын согласился и решил заодно устранить девиацию. Хуже нет для моряка наказания, чем сомневаться в своих компасах. За два дня работа была сделана, команда порезвилась на берегу, посмотрела кинофильм, потанцевала в клубе и укрепила бюджет беломорских закусочных. Вели себя вполне прилично, оставив доброе впечатление. К отходу «Кутузова» на причале ранним утром собралась стайка принаряженных девушек. В отдалении остановилась серая «Волга». Овцын пригляделся. За рулем была женщина. Она вышла из машины, закурила и присела на сельдяную бочку.

– Вы вступили на путь в высшее общество - спросил Овцын у старпома.

– При чем тут общество?
– сказал Марат Петрович.
– Это прекрасная женщина. Пусть она будет хоть пастушкой.

– Золотые слова, - заметил Овцын.
– Командуйте, чтобы отдавали носовые...

Сразу как отдали швартовы, женщина поднялась с бочки, эффектно развернула машину на узкой полосе причала и унеслась.

– Вот и прощай...
– вздохнул Марат Петрович.

– Она будет страдать?
– поинтересовался Овцын.

– Она будет страдать. И я буду, - ответил старпом.
– Таковы законы жизни. За радости платят.

– Но вы утешитесь быстрее, чем она.

– Значит, она испытала больше радости.
– Старпом пожал плечами.
– Закон есть закон. Чем сильнее судно накренилось на правый борт, тем сильнее накренится оно и на левый. Верно я говорю?

– Аналогия не доказательство, - припомнил Овцын вычитанную где-то фразу.

– Я не доказываю, я иллюстрирую, - сказал старпом.
– Доказывать тут нечего, все понятно... У этого буя будем ворочать. Какая дьявольская сегодня рефракция!

– Повернем, а от буя плывите сами, - сказал Овцын.

Сделав помощнику столь драгоценный подарок, спустился на вторую палубу, где умостившийся между стоек Згурский снимал Беломорск со стороны моря. Рядом в задумчивости стояла Эра и не мигая смотрела куда-то поверх Беломорска. Она обернулась, как бы почувствовав приближение Овцына.

– Здравствуйте, Эра Николаевна, - сказал он и прикоснулся к фуражке.

Она улыбнулась, но вдруг, спохватившись, стала строгой, опустила

уголки губ, насупила тонкие брови. Рядом извивалась длинная спина Згурского.

– Я не собираюсь с вами здороваться, пока вы не извинитесь, -заговорила Эра.
– Мне надоело ваше наплевательское отношение. Да, я многого не знаю в вашем деле, многого не понимаю, но уверяю вас, что и вы в моем деле разбираетесь не лучше, чем я в вашем. И будьте любезны помнить, что я здесь не просто так, а работаю. Ваша глупая ирония мешает моей работе.

– Виноват, исправлюсь, - сказал Овцын, приложив руку к груди. Он любовался новым лицом рассерженной Эры и старался не улыбаться.

– Что вы смотрите?
– спросила она, и лицо ее опять изменилось.

– Это моя обязанность, - сказал Овцын.
– Смотреть. Всегда случается что-нибудь нехорошее, если недосмотришь.

– Не отвиливайте, я уже знаю вашу манеру, - сказала Эра, опять насупившись.
– Почему вы мне сказали, что девиацию уничтожают для того, чтобы не сдавать на склад? Ведь вы...

Она подняла воротник пальто и отвернулась. Он взял ее за плечи и развернул к себе.

– Что «ведь вы»?
– спросил он.

– Надо мной издевались, - сказала она, шмыгнув носом.
– Разве вы не слышали, как надо мной весь вечер издевались по вашей милости?.. Боцман предлагал мне ведро девиации - все равно ее уничтожать, возьмите, может, пригодится.

– Придем в Архангельск, и я выгоню этого зловредного боцмана, -сказал Овцын, держа ее за плечи.
– И прикажу, чтобы никто не шутил с Эрой Николаевной, раз она такая недотрога.

Эра отошла на шаг, вытерла лицо платком, улыбнулась.

– Вас надо выгнать, - сказала она.

– Разве можно говорить такие слова капитану?

Опять ее лицо переменилось, глаза померкли, она шагнула вперед, ближе к нему, стала говорить, глядя на вихляющиеся плечи Згурского.
– Капитан - это совсем не то. Я не такими представляла себе капитанов. Почему я не могу видеть в вас капитана, а вижу только человека?

– Я молодой капитан, - сказал Овцын.
– Всего вторую навигацию. Еще не привык.

Згурский все сдвигался в сторону кормы, и Эра провожала его глазами. Наконец он скрылся.

– Вчера он выразил мне свое недоумение, что я с вами ночью стояла на палубе, - сказала Эра.
– Он бы ничего не подумал, если бы не ваш плащ. На мне был ваш плащ, и он подумал...

– То, что подумал Згурский, для нас не беда, - сказал Овцын.
– Главное, чтобы мы сами чего-нибудь не подумали. Вот тогда придется задирать руки.

Эра отошла от него, сказала сурово:

– За меня можете не волноваться. Следите за собой.

«В самом деле крепкий орешек», - усмехнулся про себя Овцын и предложил:

– Пойдем на другой борт, посмотрим Соловецкий Монастырь. Вы видели Соловецкий монастырь? С моря это великолепно.

– Опять вы меня обманываете, - вздохнула Эра.
– Отсюда до Соловецкого монастыря чуть не сто километров. Как же его можно увидеть?

– Сегодня дьявольская рефракция, - вспомнил он слова старпома.

– Это что-нибудь вроде девиации?

– Тоже пальцами не пощупаешь, - сказал Овцын, взял ее под руку и повел мимо окон музыкального салопа на другой борт.

Эра сжала его руку, прошептала: