Два апреля

– Когда я тянул военную лямку, мы там тралили. В двадцать шестом квадрате. И отстаивались от норд-веста как раз на том месте. У меня есть некоторый опыт, Иннокентий Юрьевич, - сказал Овцын.
– Я молодой капитан, но довольно старый моряк. Я не угону не только что на «Кутузове», но и на арбузной корке.

– На арбузной корке плавать проще, - сказал Балк.
– Она непотопляемая.

Овцын подтянул галстук, надел тужурку, поправил перевернувшийся капитанский значок.

– Иннокентий Юрьевич, - сказал он, - мне сейчас наплевать с самого высокого громоотвода на мореходные качества разнообразных плавсредств.

– Здесь ей было бы грустно, - сказал Балк.

– Я не взял ее.

– Она просилась?

– Дала понять.

– Так...

Он вышел из ванной, нажал звонок к вахтенному штурману, жал его долго, пока не прибежал всполошившийся Соломон.

– Мотобот на воду, - сказал Овцын.
– Быстро!

Не рискнувший спросить что-нибудь Соломон побежал выполнять. Балк прошелся по каюте, уселся на диван, закурил.

– Овцын, - позвал он, - послушайте, ведь люди созданы богом не только для того, чтобы споспешествовать исполнению ваших желаний. Конечно, Эра Николаевна больше хотела, чтобы вы пришли к ней, а не наоборот.

– Слова...
– сказал Овцын.

– Тогда не надо было отпускать ее ко мне. Я разочаровываюсь в вас, Овцын, - зевнул капитан Балк.
– Вы не умеете держать марку. Боюсь подумать, что все симпатичное в вас от опыта, а не от вдохновения.

– Если во мне есть симпатичное, - сказал Овцын, - так оно от Эры Николаевны. Раньше его не было, можете мне поверить, я честный инспектор для самого себя.

Он надел фуражку и через дверь веранды прошел на шлюпочную палубу. Мотобот был уже на воде. Он съехал вниз по тросу, отодвинул моториста и сам включил двигатель. Рулевой, не спрашивая, повел катер к «Гермесу».

Овцын нашел ее в каюте, и, когда кончилось долгое объятие, она сказала:

– Я страшно волновалась за вас.

– Почему «за вас»?
– спросил он.

Она засмеялась:

– Ну, потому что не только за тебя, а за вас всех. Ты очень устал?

– Сейчас уже все в порядке, - сказал он.

– Меня Иннокентий Юрьевич все время теребил, заставлял двигаться, кормил черными сухарями. Стало страшно, когда пошел снег... Ты волновался за меня?

– Нет, - сказал он.
– Я знал, что ты геройская девчонка.

– Знал бы ты, как меня мутило!
– произнесла она тихо.
– Наверное, качка - это самое тяжкое испытание для человека. От снега, от ветра, от холода можно в конце концов спрятаться, уйти. От качки никуда не спрячешься, она везде. Только работа поддерживает. Видел бы ты, какие замечательные кадры я наснимала!

– Почему ты снимала?

– Вадим плохо себя чувствовал, а я не могла допустить, чтобы пропали роскошные сюжеты. Вадим обещал купить мне за это коробку конфет.

– Мало, - сказал Овцын.
– Впрочем, он многодетный, грешно с него больше требовать.

Эра вдруг замерла, задумалась, глаза ее сузились и потемнели. Он испытал тревожное чувство, спросил:

– Что с тобой, куда ты уходишь?

– Так, ничего, - сказала она.
– Балк говорит, что в Карском море очень тяжелый лед.

– Сегодня тяжелый, завтра полегче. Не завтра, так через неделю. Будем ждать. У полярных моряков терпение хорошо натренировано. Хочешь навестить старину «Кутузова»?

– Хочу.

– Ты скучала по нему?

– Когда был шторм, я хотела быть там, рядом с тобой.

На корме «Гермеса» гудел сварочный агрегат, к борту одна за другой подходили самоходки - заваривать трещины в обшивке.

– Много их покалечено?
– спросил Овцын у электромеханика.

– Много, Иван Андреевич!
– радостно ответил юный электромеханик.
– Чуть не все. Удивительно, как они вовсе не поутопали.

Овцын подумал, глядя на розовые щеки, перемазанные копотью, что механику очень хотелось бы посмотреть, как тонет самоходная баржа, какая поднимается тревога, как вылавливают людей из моря, какие при этом совершаются подвиги. Может, и он бы, розовощекий, совершил подвиг. В таком возрасте очень хочется совершить подвиг, пусть даже ради этого погибнет судно. Построят новое! В таком возрасте кажется, что совершить подвиг - раз плюнуть! Были бы подходящие обстоятельства...

– Не дай бог, - сказал Овцын.
– Плюньте три раза через левое плечо.

Вслед за Эрой он спустился в мотобот и сам повел его к «Кутузову».

Капитан Балк еще не ушел. Он сидел у письменного стола и, оснастив

глаза очками, читал судовой журнал.

– Какая бабушка вам колдовала, Овцын?
– сказал Балк.
– Третий раз перечитываю, третий раз поражаюсь.

– Иван Андреевич в самом деле хорошо работал?
– спросила Эра.
– Он в самом деле хороший капитан?

– Будто вы этого не знали, - сказал Балк, взглянув на нее поверх очков.
– Природный капитан. И не вздумайте забрать его с моря.

– О чем это вы?
– смутилась Эра.

– О вазе с ромашками, - усмехнулся Балк.

– Здесь всегда цветы, - сказал Овцын.

– Ах, вот как...
– произнес Балк и посмотрел на Овцына мудрыми глазами.
– Пресной воды у вас много?

– Порядочно, - сказал Овцын.
– Считайте, полные танки.

– Поделитесь с самоходками. Возможно, придется дать им кое-что из продуктов. Рейс затягивается, в Карском сумасшедший лед. Аллах знает, как долго еще здесь простоим.

– Норд-вест должен был погнать лед, - сказал Овцын.

– От норд-веста мало толку. Ничего он не погнал. Нужен южак. Он отгонит.

Раздался звонок. Овцын снял трубку и услышал голос Соломона:

– Люди просятся на берег, товарищ капитан.

– Отпускай, Бори сыч, - сказал он.
– Пусть стармех назначит моториста на катер.

– Ну вот, - сказал Соломон, - Теперь слушай. Я получил письмо от Марины.

– Как так?..

– Не сейчас, конечно. В Архангельске. Она выходит замуж. За своего начальника лаборатории.

– Быстро...

– Тебе ли так говорить.

– Справедливо, - произнес Овцын.
– Дай им бог.

– Некоторым бог дает даже слишком много. Может быть, поэтому кое-кому не достается ничего, - сказал Соломон.
– Значит, я отпускаю мотобот на берег. Если тебе понадобится плавсредство, обойдешься шлюпкой.

– Да, конечно, обойдусь...
– сказал Овцын и положил трубку.

Он вышел из каюты и очутился вдруг в музыкальном салоне. Было прохладно, полутемно, пахло краской, свежей холстиной чехлов. Он не заметил, сколько прошло времени, а когда вернулся к себе, ни Балка, ни Эры не было. Но дверь на веранду была раскрыта, и он понял, что Эра там. Через минуту она пришла, покорная и ясная, сказала ему: