Два апреля

– Поговорим потом, - согласился Овцын и выключил рацию.

«Кутузов» на полном ходу обогнал колонну и стал головным. Он

первым вышел на рейд Диксона, подошел к свободному причалу и ошвартовался. Не дожидаясь «Гермеса», Овцын спустился в каюту. Как всегда в конце рейса, стало пусто, печально. Исчезла уверенность в себе, нахлынула отупляющая усталость, которой не даешь воли, пока дело еще не сделано, и которой незачем противиться, когда под последней записью в журнале вахтенный штурман подвел жирную черту! Сидя на кровати и прислушиваясь к тому, как расплывается остаток воли, он почувствовал, что подошел «Гермес», несколько раз стукнул бортом - машинально стал представлять себе, как швартуется Балк, и подумал, что сделал бы это красивее. Картина швартовки становилась в воображении все отчетливее, и он подумал, что засыпает. Всегда, засыпая, он видел совершенно реальные картины. В каюту вбежала Эра, и, обнимая ее, он не сразу понял, воображение это или в самом деле пришла Эра.

Зашел Балк и густо кашлянул. Овцын отпустил Эру, нахмурился - это уже реальность, дьявол бы ее побрал! Он ожидал, что Иннокентий станет извиняться, но Балк и не подумал извиняться.

– Очень хорошо, что вы вместе, голубчики, - сказал Балк.
– Очень удобно.

«Было бы еще удобнее, если бы ты не врывался без стука», - подумал Овцын и спросил:

– В чем же особая прелесть этого обстоятельства, драгоценнейший флагманский капитан?

– Сейчас поймете, - сказал Балк.
– Я говорил вам, Овцын, про радиограмму с Ленской группы...

– Говорили.

– В Амдерме остался капитан «Титана». Инфаркт.

– Прискорбно, - сказал Овцын.

– Вам прискорбно, - буркнул Балк.
– А мне... боязно. Как-никак мы сверстники. И меня когда-нибудь так, без предварительного звонка. Был человек - стал бараний рог... Но дело не в этом.

– Конечно, о таком думать не стоит, - улыбнулся Овцын.
– Каждого скрутит в положенное время. А в чем дело?

– Начальником Ленского перегона идет Левченко...

– Знаю, - кивнул Овцын.

– Он просил у меня капитана. Все равно людей в Ленинград отправлять за новыми судами.

– Ах, вот как... Мало у нас капитанов на колонне?

– Не дам же я капитана самоходки, - пожал плечами Балк.
– Мне просто стыдно будет перед Левченко. Я хочу дать лучшего капитана.

– Польщен, - сказал Овцын.
– Я подумаю, Иннокентий Юрьевич.

Завтра на утреннем совещании доложу.

– Надеюсь, если вы засомневаетесь. Эра Николаевна подскажет вам правильное решение.
– Балк поклонился Эре и вышел.

Не будь на свете Эры, он согласился бы, не раздумывая. А теперь душа сопротивлялась, и что-то в ней жалобно подвывало в предчувствии скорого расставания.

– Это надолго?
– спросила Эра.

– Месяца полтора. Может, два.

Обычно команды Ленского каравана возвращались домой в октябре.

– Ты согласишься?

– Не будем сейчас решать, - сказал он.
– Разно нам нечего делать?

– О!..
– сказала она.

С палубы доносился шум, голоса, топот ног, обутых в тяжелые сапоги. Зазвонил телефон, но Овцын не подошел к нему. Постучали в дверь. Он не откликнулся. Потом он спросил:

– Ты давно не принимала свою любимую ванну?

– Целую вечность, - сказала Эра.
– Все Карское море обтиралась губкой.

– Тогда залезай в ванну.

– У тебя?
– спросила она.
– Разве это можно?

– Тебе все можно, - сказал он.

– А я пока пойду выясню, кому это я так безумно нужен.

– И бросишь меня одну в ванной?

– Закроешься, - сказал он.
– У меня есть второй ключ.

Она стала приглаживать волосы, но он снова растрепал их, поцеловал ее и вышел.

В конце коридора нервно вышагивал Марат Петрович. Он кинулся к Овцыну, заговорил быстро:

– Иван Андреевич, креста на вас нет! Там вас уже полчаса визитеры дожидаются. Плешь прогрызли - подай им капитана! А где я вас возьму?..

– Марат Петрович,- ласково сказал Овцын и положил руку на плечо старпома.
– Если вы еще раз позволите себе так похабно ухмыльнуться, я попросту и без чинов смажу нас по физиономии. Это вам будет не только обидно, но и больно, потому что у меня второй разряд по боксу.

– Я не похабно ухмыляюсь...
– начал старпом.

– Со стороны виднее, - сказал Овцын.
– Что за люди меня ждут?

– Будущие хозяева!
– проговорил старпом.
– Капитан и старший механик. Золота на фуражках, как у занзибарского адмирала!

– Опять вы неуважительно отзываетесь о людях, - упрекнул Овцын.
– А у них небось дети вашего возраста. Куда вы их дели?

– У меня в каюте.

Речники и в самом деле оказались пожилыми людьми. Крепко сбитые фигуры и обветренные, с крупными чертами лица внушали почтение. Но, конечно, сверх меры было золота на фуражках, лежавших перед ними на столе... Овцын пожал жесткие руки, представился.

– Седых, - ответил капитан.

– А я - Белых, - улыбнулся старший механик, и вся обстановка сразу потеряла официальность, стало им втроем просто.

– Молодой ты, Андреич, - сказал Седых, ощупывая Овцына взглядом.
– Надо думать, шибко ученый?

– Доктор палубных наук без высшего образования, - сказал Овцын.
– Других ученых званий пока не имею.

– Значит, талант имеешь?
– спросил механик Белых.

– Другой бы стал скромничать, - ответил Овцын, - а я человек правдивый: имею.

– А чего это ты такой тонкий?
– спросил Седых.
– В море ты где спишь?

– Где свалит, - улыбнулся Овцын.
– Обычно в рубке.

– Отсюда и талант, - заметил Белых.

Капитан Седых взялся за фуражку., сказал:

– Тогда мы тебя сейчас теребить не станем. Иди отдыхай. Утром придем, поговорим о делах.

– Да, - сказал Овцын.
– Лучше завтра. И если вам в гостинице неудобно, несите сюда чемоданы. Марат Петрович откроет вам «люкс».

– Нас много, - сказал капитан Седых.
– На всех «люксов» не хватит. Примем судно, тогда уж разойдемся по своим законным.

– Самое верное, - согласился Овцын.
– Простите, что я вас так неласково встретил. Завтра исправлюсь.

– Все в порядке, - сказал Седых и похлопал его по спине.
– Мы же видим, какой ты весь прозрачный. Шесть суток, говоришь? Ну, вот. Иди - и спокойной ночи.

Он спустился в салон выпить чаю; к нему подошла Ксения, сказала:

– Я слышала, что вы будете капитаном на другом судне. Не забудьте взять меня.

– На «Титане» ведь есть буфетчица, - сказал он.

– Меня не касается, кто там есть, - произнесла Ксения.