Два апреля

– Здесь недалеко живет моя подруга, - сказала Марина.- Собственно, я и приехала ее навестить.

«Ах, вот как!..» - подумал он, закурил и оперся спиной о колонну. Теперь не было ее горячей руки, и он высвободился от чар той животной силы, которой Марина и прежде, без слов и жестов, покоряла его. И было жаль, что он свободен и нужно было быть свободным.

– Что ж, навести, - сказал он.

– Ты не хочешь пойти со мной?
– спросила она.

– Не хочу.

– Боишься?..
– сказала она и усмехнулась.

– Боюсь. А что?

– Значит, ты еще помнишь меня, - сказала она и подошла к нему вплотную.

Он отодвинулся от ее откровенной груди, от полураскрытых губ, поднял руку с сигаретой, загораживаясь от всего, что вызывало желание.

– Да. Поэтому иди к подруге одна.

– Ты считаешь, что это было бы преступлением?- спросила она.

– При чем тут преступление?..
– Он подумал, что зря она поторопилась замуж.
– Точка есть точка. После нее ничего не бывает.

– А жаль!
– сказала Марина.
– Хотелось посмотреть, какой ты теперь. Ну, прощай, мужчина с характером.

Она вырвала у него из губ сигарету, поцеловала в губы, оттолкнула и быстро ушла.

Когда он, надышавшись сырым туманом, поднялся на гору, там был безмятежный покой, а Серафима Сергеевна кормила его жену собственного производства компотом из персиков.

– Где ты гулял так долго?
– спросила Эра.

Он сказал:

– С девушкой по бульвару.

– Иван Андреевич шутит, - улыбнулась Серафима Сергеевна.
– Я сейчас уйду, вы отдыхайте.

– Не беспокойтесь, - сказал Овцын.
– Мы сейчас пойдем куда-нибудь. Разве можно сидеть дома в последний день? Надо ходить и смотреть. Кто знает, когда еще придется увидеть пальмы. Нельзя сидеть дома в последний день.

– Иван Андреевич не шутит, - сказала Эра.

8

От Адлера и до самой Москвы самолет летел в облаках. Эра все время удивлялась, как он находит дорогу. Овцын объяснял, как самолеты находят дорогу, рассказывал о радиолокации и радиопеленгаторах, хоть и не был совершенно уверен, что в авиации это делается так же, как и на море.

– Ты много знаешь, - сказала Эра.

– По сравнению с теми, кто не знает ничего,- пошутил он, но подумал, что это, наверное, так и есть.

Когда вышли из самолета, облака разредились и в просветах показались звезды - звезды, по которым где-то в океанах моряки сейчас определяют свое место и исправляют курсы, никому здесь в Москве не нужные звезды.

– Холодно, - поёжилась Эра.
– У нас еще есть деньги на такси?

– Кое-что есть, - сказал он.
– Пока не думай о деньгах.

Дома все было так, как они оставили, тот же кавардак, только почтовый ящик разбух от писем. Эра рассыпала их по дивану.

– И тебе корреспонденция, - сказала она. Письмо, перевод на крупную сумму и извещение на бандероль.

«Иван Андреевич, - собственной рукой писал Крутицкий, - все руководство возмущено вашим поступком...»

Он смял лист, не дочитав, и бросил под стол, в корзину для бумаг. С Экспедицией покончено. Он не вернется туда, где возмутились его поступком, где старый товарищ назвал его подонком. В бандероли, конечно, трудовая книжка. Завтра получит ее и пойдет искать работу. А на отпускные деньги купит Эре магнитофон.

– Плохое письмо?
– спросила Эра.

– Ничего неожиданного, - сказал он.

– Что ты будешь делать завтра?

– Разве у нас уже кончился отпуск?
– жалобно спросила Эра.

– У меня кончился.

– Ну и как хочешь, - сказала она.
– Я буду отдыхать до двадцать второго, чтобы ровно месяц...

– У тебя странное лицо. Что ты задумал?
– Она подошла к нему и взяла за плечи.
– Скажи, ты не уйдешь ни в какое плавание ?

– А что в этом странного?
– сказал он, зная, что не уйдет ни в какое плавание.
– Многие моряки время от времени уходят в плавание. Пожалуй, большая часть моряков время от времени уходит в плавание.

– Я не пущу тебя, не отпущу!
– Она схватила его руку и прижала к своему животу.
– Ты чувствуешь, он уже живет. Ты никуда не уйдешь, пока он не родится. Потом проваливай на все четыре стороны, мне будет не до тебя. А сейчас ты мне нужен, понимаешь?

– Да никуда я не денусь, - сказал он.
– И в Москве люди живут.

Наступило утро, странное утро - без собаки Розы, без густоголосой Евсеевны, без петушиного крика, без сосен, моря и солнца, хилое и беззвучное городское утро, которое и вообще может не наступить, если не отдернуть шторы на окнах.

– Зачем ты уходишь?
– пробормотала Эра.- Разве уже пора?

– Спи, бамбино, сказал он.
– Твой час еще не настал.

– Позор на мою голову!-лепетала она, силясь приоткрыть глаза.
– Я еще ни разу в жизни не приготовила тебе завтрак. Если ты меня бросишь, все скажут, что так мне и надо. Скажи, ты считаешь, что я плохая жена?

– Не в завтраке счастье, - сказал он.

– Тогда я еще посплю, - шепнула Эра и сомкнула глаза.
– В конце концов ты сам виноват, что я не высыпаюсь...

Помешкав на кухне с завтраком, задерживаясь у газет по пути, он пришел на почту к открытию, получил трудовую книжку и деньги. Посмотрел на последнюю запись в книжке: «...уволен по собственному желанию...» Подпись Лисопада с птичкой на конце выглядела ядовито, а печать - чувствовалось по оттиску - была пришлепнута с раздражением.

«Нечего об этом думать, - решил он, - со всем этим покончено. Выметем из головы всю эту Экспедицию с ее караванными плаваниями и прочей кустарщиной. О чем жалеть? Добро бы о трансатлантической линии с хорошими стоянками в Лондоне, Нью-Порке, Буэнос-Айресе и Рио-де-Жанейро. Чего это я забыл на Вайгаче или в бухте Марии Прончищевой ? Ничего я там не забыл, кроме стоптанных тапочек. Будем думать о ближайшем будущем».

Сколько он уже передумал об этом ближайшем будущем!.. Но думал как-то вскользь, отодвигая будущее еще на сутки, а вместе с тем откладывая на завтра и серьезные раздумья. Вчера еще можно было отложить. Сегодня час пробил.

Первое, что приходило в голову, - пойти в Министерство морского флота и попроситься на какую-нибудь чиновничью должность. Его, пожалуй, взяли бы без особых разговоров. Но доля чиновника, обязанного семь часов в сутки елозить задом по стулу, казалась ему самой что ни на есть горькой, и он отбросил этот вариант. Перебирал другие варианты, ходил по улицам, глядя на доски с объявлениями о найме рабочей силы. Никакие предложения ему не годились. Вспомнились слова матери: «Неужели ты только и умеешь стоять свои вахты?»