Два романа о любви (сборник)

– Пошли танцевать, там джаз все-таки, во мне заиграла кровь черного папы, афроамериканца, как теперь положено говорить. Джаз, ура! Пошли, синьор Петя, я приглашаю, я, твоя cagna! Так мы на «ты» или нет?

Когда они оторвались друг от друга, Петр присел в постели и увидел, как во тьме светятся рододендроны. Крупные белые цветы в вазочке на столике. Выходит, горничная не обманула – действительно светятся.

Еще светилась кожа Биче. Он вспомнил свой образ: будто серебряная фольга на шоколадке. Впервые он увидел это в Милане, когда в вечерних сумерках они шли к Ла Скала мимо горевших на площади фонарей. Тогда Биче была в открытом вечернем платье, а теперь совсем голая.

– О-ля-ля, ты куда пропал? – услышал ее смешок.

– Любуюсь цветами, они светятся.

– А я?

– И ты.

– Ты понял, что этот свет – изнутри? Так бывает от любви… Э, я не слишком кричала?

– Не тихо.

– Это от любви, да. А как молча, не знаю. И тогда было так, и сейчас.

– Тогда – это когда?

– Когда был тот человек, от которого потом возник Джино. Теперь – ты.

– И это всё?

– Да, всё. Ты у меня второй мужчина. А как без любви, не знаю. Я такая. Ненормальная? Нет, нормальная. Я знала, что будет еще. И вот – ты. Через шесть лет. Любовь… А ты?

– И я.

– Да ну? Любовь с cagna?

– Вот именно.

– Ты большой обманщик, Петя!

– С другими – да, с тобой – нет. И еще с синьором Антонио. Вот как мы познакомились, так я ему не врал. Поначалу иногда уходил от прямых вопросов, но не врал, нет. А почему так? Какое-то наваждения случилось, когда я попал к вам в Италию и увидел его, потом тебя. Ты cagna, да, но ты моя cagna, и я тебя люблю. Люблю с той поры, когда стал умирать Антонио. Когда ты позвонила мне и рассказала об этом. Я еще не знал, что люблю, и еще долго не знал, вот до вчерашнего дня, а сегодня хорошо понял, что, оказывается, люблю уже давно, все эти последние месяцы.

– И я так же. Как стал умирать дедушка. Когда мы с тобой стали постоянно перезваниваться. Вдруг поняла – родной человек. А почему, не знаю. Ты прав – наваждение. Или озарение. Хотя мне говорили, говорили, что такое возможно, но то – ум, а тут душа.

– Что говорили, кто?

– Дедушка, кто же еще! Когда он впервые привез тебя в Милан, то шепнул мне, подмигнув: дескать, обрати серьезное внимание на этого русского, он мне понравился. Я только отмахнулась. И в те дни, что ты был тогда у меня в Милане, ты мне особо не понравился, даже раздражал чем-то. Какой-то самоуверенный русский, думала я, себе на уме, духовно чужой, хотя воспитанный, здорово говорит по-итальянски и вроде бы умеет музыку слушать… Потом, когда дедушка уже лежал в онкологии, то он два или три раза возвращался к этой теме. Пьетро, повторял, Пьетро, какой интересный мужчина, наш человек, с итальянскими генами! Всё спрашивал о тебе. И опять: «Биче, внучка, это твой мужчина, я чувствую, интуиция!» Представляешь? И вот, когда мы перезванивались, однажды я тоже почувствовала. Причем вдруг: в очередной раз услышала твой голос, и у меня сердце забилось. Да, вдруг. А как это, почему? Наваждение, да. Умер дедушка, но родился ты – для меня. Ты – мне – его двойник. Повторение любви.

– И что теперь?

– Теперь буду кричать по ночам, пока ты не уедешь. А через девять месяцев…

– Так сразу?

– Это как даст Господь. Чтобы предохраняться от любимого человека – никогда! Я – католичка прежде всего.

– Завидую Джино – у него будет столько братиков и сестричек!

– А, и чудесно! И все мулатики, наверно, ты уж приготовься. А если готов, то ляг рядом, куда ты пропал?.. Вот так, Петя, Пе-тя.

– Как это у тебя нежно получается: Пе-тя, Пе-тя. Как нотки на рояле. Нежный итальянский, лучший язык на свете!.. Кстати, знаешь, у меня в Москве есть знакомый итальянец, он работает в представительстве вашей судостроительной компании «Пантиери», немного говорит по-русски, так вот он сказал мне, какое русское слово ему нравится больше всего – не по смыслу, а на слух. Знаешь, какое? Carne di… Ну, по-русски это значит – мясо молоденькой коровы или бычка, по-русски – «телятина», а как по-вашему?

– Vitello! – рассмеялась Биче. – Carne di vitello! А по-вашему это… как ты сказал?

– Телятина, – повторил он по-русски.

– Тел-л-лятина, – произнесла она нараспев, – тел-л-лятина! Да, действительно нежно, музыкально. Но само слово… если вдуматься… можно стать вегетарианцем. Ребенок же!

– Мы, люди, мы хищники, что ж поделаешь, это наша природа.

– Природа – да, но есть Бог, духовность, есть «не убий».

– Конечно, чудо мое, мое католическое высочество, конечно! И предохраняться ты не будешь, и скоро станешь вегеторианкой, так?

– Ну, вполне может быть, посмотрим, – привычно залукавила Биче. Но обняла и заговорила серьезным голосом: – Вот что, мой Петя, вот что. Я хочу тебе рассказать. Да, хочу. Почему, не знаю, а хочу. Тебе. Я никому не говорила об этом, даже дедушке. Об отце Джино. О том мужчине. О той истории. Ну, вот хочу, чтобы ты это знал, именно ты. Слушаешь?

– Говори, – сказал Петр, – я тебя люблю, говори.

– Тогда так, говорю… Это было шесть лет назад, мне двадцать. Я училась в веронской консерватории, а жила с дедушкой в Леньяго, каждый день, кроме выходных, ездили на автобусе в Верону, это совсем близко, ты знаешь. А возраст тогда у меня был – ну догадываешься. Много гормонов, сплошные мелкие влюбленности, тяга к развлечениям. Хотя училась хорошо, серьезно играла на фортепиано и моей флейте-пикколо. Но, но… Вернуться домой поздно ночью, поехать с приятелями в выходные или праздники на пикник, иногда на пару дней, – это стало почти нормой. Господи, как же, наверное, переживал дедушка – только потом поняла! Но никаких нотаций, только просьба: задерживаешься – звони по мобильному. Так и было. И вот однажды я и парочка моих консерваторских подружек поехали на озеро Гарда, это тоже близко от нас, тридцать километров.

Там, на Гарда, есть известный отель, называется «Gardaland Hotel Resor». И вдруг оказалось – так совпало, – что в нем сейчас проводят свой съезд какие-то политики, именно в те дни, сняли часть отеля и большой зал внизу. Выяснили: они из партии «Объединенные христианские демократы», сокращенно – ОХД. Ну и Бог с ней, этой ОХД! Но пригляделись – Матерь Божья, какие мужчины! Сочные, элегантные, уверенные, опытные, не то что наши юноши из консерватории или парни на дискотеках. А что нужно девицам? Немного сойти с ума.

Не знаю, насколько сошел с ума тот сорокалетний мужчина, христианский демократ. Прости, как его имя и фамилия, говорить не буду, теперь он большой человек в парламенте от этой ОХД. Но тогда он влюбился в меня, это точно. Еще бы: молоденькая очаровательная мулатка, и не глупая, кажется. А я? Я была очарована им. И полюбила, вот за те два дня. Прогулки вдоль озера, вечером ресторан, вино, огни свечей, музыка, танцы. И уже в первую же ночь мы оказались в его номере. И я стала женщиной… Он мне всё честно рассказал: что женат, у него двое детей, живет с семьей в Риме, активный политик и так далее. Да, женат, но полюбил меня. А что дальше, сказал, ну поглядим: у него карьера, у него должна быть чистая репутация, но мы что-то придумаем, обязательно придумаем, всё будет хорошо.

И на этом «хорошо» мы и расстались на третий день. Что мне осталось? Номер его телефона и… беременность, как выяснилось вскоре. Я не сходила с ума, я была счастлива. Я люблю, у меня будет ребенок, у ребенка серьезный отец, сильный умом мужчина, политик. А то, что он не будет со мной, до меня дошло позже. Месяца через два.

Я позвонила в Рим один раз, другой, третий, и всякий раз слышала приблизительно одно и то же: он меня любит, но… Что это за «но», нет смысла говорить подробно. Суть – он политик, он со своей партией борется за места в парламенте, они должны пройти туда в коалиции с кем-то, скоро выборы, идет острая политическая борьба, у него должна быть незапятнанная репутация, но он любит меня, любит, мы обязательно увидимся еще, и если мне что-то надо… Мне ничего не надо, в конце концов сказала я, и на этом всё кончилось. А то, что жду ребенка, не сказала.

И вот почему не сказала. Ну, я гордая – это само собой. Однако вот что я заподозрила. Эти его повторявшиеся фразы про кристальночистую репутацию… А при мне, когда мы были на Гарда и гуляли по берегу озера, при мне был мой мобильник со встроенной фотокамерой, и я в пылу влюбленности фотографировала его, и не только его одного, а попросила кого-то из встречных туристов снять нас вместе. Так у меня и остались те снимки на компьютере, где мы в обнимку, улыбаемся – в общем, счастливы… И уже потом я подумала: он, политик, у которого должна быть та самая репутация, он несомненно вспомнил, придя в себя, то есть когда вернулся в Рим, вспомнил, что у меня остались те самые снимки и, если что, я смогу шантажировать его, а то и скомпрометировать… Не знаю, может быть, ему такое и голову не приходило, но я так подумала. Эти его повторы про репутацию идущего во власть политика, про его любовь ко мне, про то, что когда-то мы будем вместе, а пока… если мне что-то надо…