Два шага маятника

А дальше началось что-то странное.

Ночью к лаборатории подошла зловеще-молчаливая процессия. Люди, одетые в черное, несли хоругви и кресты. Они пели псалмы. Толпа остановилась против дома. Зажглись дымные факелы. Некто, похожим на полоумного монаха, долго и страстно выкрикивал ругательства в адрес биологов; длинной рукой с зажатыми четками он грозил «безбожным силам, посягнувшим на веру». Но толпу он так и не зажег. Цепь гвардейцев недвижно стояла у входа.

–  Фанатики!
– презрительно сказал Карел, наблюдая из окна за черными тенями.

–  Мне страшно, Карел, - прошептала Полина.
– Это напоминает инквизицию.

–  Сейчас двадцатый век, а не шестнадцатый. Скорее смешно, чем страшно. Словно съемка фильма по «Испанской балладе…»

Утром явился встревоженный Зуро.

Ои не напевал, лицо его выражало усталость и тревогу.

–  Вы знаете, кто стоит перед вами, Карел? О, вы ни за что не угадаете, - сказал он с горькой улыбкой.
– Скажете, учитель Зуро? Музыкант Зуро? Нет и нет, дорогой друг. Перед вами сбитый с толку человек, у которого все помешалось в голове. Перед вами отступник. Точнее, богоотступник!..

–  Но, милый Зуро, мы знаем вас, как незапятнанного католика.

–  Вы-то знаете. И я сам знаю. А вот они…

–  Кто - они?

–  Дева Мария, он все еще не догадывается!
– Зуро всплеснул короткими ручками и вдруг ткнул своей палкой в сторону двери.
– Они - это патер Ликор и его помощники. Его преподобие пригласил меня сегодня чуть свет для беседы. Он спросил, верно ли, что Зуро, - то есть я, - подвергся операции в лаборатории Карела Долли и теперь молодеет? Я с удовольствием подтвердил эту радостную весть: да, да, - сказал я.
– Так было, ваше преподобие, Зуро молодеет, он уже не боится смерти, и если ему еще удастся похудеть, то он получит достаточно времени и сил, чтобы выпестовать своих лучших учеников, и особенно Мишу Ясанека, за которого он ручается. Вот увидите, Миша станет великим музыкантом. Ему суждено сравняться с Давидом Ойстрахом и еще кое с кем… Так вот, я сказал все это Его преподобию, но он почему-то не порадовался вместе со мной. Он воздел очи к небу и произнес: «Вы совершили великий грех, Зуро». Я думал, он шутит, и тоже пошутил, заявив, что Карел Долли мог бы исправить старость и у Его преподобия, если он хорошенько попросит. Не оценив юмора, патер Ликор набросился на меня, назвал богоотступником и осквернил церковь, послав в ее стенах проклятие на мою голову. Он выгнал меня из церкви. За что, Карел, скажите, пожалуйста? Что худого сделал Зуро и вы вместе со мной? Но это еще не все… Сегодня в трех семьях, в самых состоятельных семьях, мне отказали в уроках. Ха-ха! Кого наказали святоши? Меня? О, нет! Они наказали детей своих. Мне объявили, что не хотят иметь дело с человеком, продавшим свою душу дьяволу. Это вы-то дьявол, Карел, дорогой мой! Смешно и глупо, не правда ли? И в то же время тревожно. Чего они хотят, скажите пожалуйста? Ну, хорошо. Я выйду из положения. Найду трех новых учеников. Пусть они не так богаты, зато юные создания всем сердцем любят музыку, и я полюблю их не меньше, чем прежних. У меня ничего не убудет. Но каково вам, Карел?

–  Слуги церкви не согласятся признать наше открытие, Зуро.

–  Вот как! Тогда пошлите их к… - Он запнулся, так и не решившись вслух отправить святых отцов далеко-далеко, хотя в душе, кажется, уже сделал это. Тревога все-таки не покидала его. Богоотступник…

–  Опасный противник ваш преподобный Ликор!- сказал Карел задумчиво.

–  Именно потому я и пришел к вам. Вы должны это знать, Карел.

Он попрощался и ушел, не рассеяв своей тревоги. Во всяком случае, Карел не слышал песни. И это было так не похоже на прежнего Зуро.

На следующую ночь под окнами снова прошла черная процессия. Она сгрудилась у входа в лабораторию и затянула молитву. Горели дымные факелы, сверкали глаза фанатиков, шелестели темные одежды, и в хоре голосов слышалось завывание средневековых ведьм. Тревога усилилась. Но охрана стояла.

–  Психологическая атака, - сказал Данц.

Никакого сообщения о выводах комиссии газеты не печатали. Однако разговор Карела с председателем комиссии, - тот последний разговор, где речь шла о секрете белка и о том, кому передать этот секрет, - весь разговор, сдвинутый несколько в сторону, напечатали без комментариев все газеты.

Они как бы говорили: «Судите, читатель, с кем мы имеем дело…»

По городу ходили слухи, что преподобный Ликор выступил в церкви с проповедью, направленной против Карела Долли и его сотрудников. Он угрожал им карой небесной, а поскольку такое наказание является чисто моральным фактором, служитель церкви присовокуплял к небесному взысканию и более веское, земное: он попросту призвал «не допустить развития ереси в науке, оградить от красного проникновения биологию и наказать еретиков по всей строгости государственных законов». Как стало известно позднее, кардинал Силурии одобрил эту проповедь.

–  Собака лает, а караван идет дальше, - насмешливо сказал Карел Долли словами восточной поговорки.
– Пусть преподобный отец говорит что угодно, наше дело продолжать работу. Факты против домыслов, что может быть вернее?

–  Будем брать новых пациентов?
– спросила Полина.

–  Вот именно! На вызов ответим вызовом. Недостатка в претендентах нет. Кого только взять?
– задумчиво закончил он.

–  Гешшонек чувствует себя хорошо, - сказала она.
– Может быть, у него спросить?

–  Вот именно, - обрадовался Карел.
– Он знает людей лучше нас, это точно!

Берт Гешшонек не удивился вопросу Карела. Он долго не отвечал, задумчиво рассматривал потолок. Кого? Кого? Потом решительно сказал:

–  Ладно, пишите…

После седьмой фамилии Карел остановил его.

–  Довольно. Вы хорошо знаете этих людей?

–  Как самого себя. Старики отдали силу и жизнь народу. Честнейшие люди. Вам за них краснеть не придется.

Через день в газетах появилось короткое сообщение, окрашенное в тот же недружелюбный цвет. Называлось оно так: «Карел Долли протягивает руку помощи семерым старым рабочим. Все они - или коммунисты, или сочувствующие коммунизму».

Под вечер за Карелом приехали.

Темно-вишневый автомобиль с дипломатическим знаком Браварской республики остановился у подъезда лаборатории. Единственный пассажир предъявил свою визитную карточку: «Поль Рихтер». И больше ничего.

Карел вышел к нему в рабочем халате, ответил на молчаливый поклон и уже приготовился спросить, чем обязан, как Поль Рихтер быстрым расчетливым жестом выхватил из кармана конверт и протянул Карелу.

–  Будьте добры…

Карел сел, прочел письмо. Сказал:

–  Подождите.

Он нашел Ласкара и Полипу, протянул им письмо.

–  Что будем делать?

–  Этого надо было ожидать, - произнес Ласкар, прочитав послание.

–  Он долго не давал о себе знать, - улыбнулась Полина.

–  Следил за развитием событий, - заметил Карел.
– Но как мне вести себя, друзья?

–  Ты знаешь… - Ласкар смотрел на брата очень серьезно.

–  Может быть, не ехать, отказаться?

–  И нажить опасного врага.

–  Он и так будет врагом.

–  Но ты узнаешь его, а возможно, и поймешь замысел.

–  Тогда еду.

Он снял халат, переоделся.

–  Вы ничего не берете с собой, доктор?
– спросил Поль Рихтер, снова увидев Карела в приемной. Он полагал, вероятно, что доктор обязательно потащит с собой приборы и оборудование.

–  Беру только то, без чего решительно не могу обойтись.

–  Понимаю: стетоскоп…

–  Нет, голову.

Машина миновала окраину Санта-Рок, проскочила через красивый мост, выстроенный Мигуэлем, оставила позади район заводов и вырвалась на приморское шоссе. Здесь Карел Долли еще ни разу не был. Шоссе петляло по горам, покрытым буковым лесом. Никто не встретился им, никто не перегнал. Прекрасное шоссе поражало безлюдьем. Карел догадался: они ехали по дороге к виллам высших чинов Силурии. Чудесное местечко, один из красивейших уголков мира. Море внизу, лесистые горы, сосновый заповедник, излучающий терпкий аромат смолы. Скалы в горах, альпийские поляны, и среди этой благодати кое-где разбросаны виллы, скрытые зеленью. Тишина, рай.