Два желания
Шрифт:
— Хороший человек!
— Дюже хороший… Хм, и что ж это такое? Меня ругать надо, а он…
Газовщик не понял его, удивился:
— Тебя ругают, шибко ругают?
— Да нет, Исмагилыч, хорошее говорят.
— О, у нас, в Казахстане, человек хорошее слово любит, шибко любит. С ним в степь, в горы идет, зверя бьет.
— Да кто же доброе слово не любит? Слово брат — великая сила. Оно может и свалить человека и поднять его…
8
Две недели постепенно приучали домну к новому режиму работы. Теперь воздух подавался в печь раскаленным до 900 градусов и его давали больше. Мастера и газовщики
И эти умные приборы показывали, что газовый поток при повышенной температуре работает хорошо. Доля кокса в шихте уменьшается, а доля руды — растет. Печь стала давать чугуна больше, чем полагалось по плану. Даже Шерабурко убедился, что дела в коллективе пошли лучше, что его догадки об усилении дутья, подхваченные Степаном, правильны. Теперь начальство, пожалуй, не будет упрекать мастеров этой домны. Хватит уж…
Шерабурко немножко успокоился, думал — все, перемололось… И вдруг — новая встряска: в заводской многотиражке появилась передовая «На новые рубежи». В ней говорилось об инициативе мастера Задорова, о повышенных обязательствах доменщиков, о их борьбе за сверхплановый металл, а ниже всего этого: «Только один человек шагает не в ногу с коллективом — мастер Шерабурко… Не видит, не признает резервы… Так ли должен поступать командир производства?..»
Горновые прочитали свежую газету и передали газовщику, а тот — мастеру.
— Про доменщиков пишут.
Шерабурко неторопливо («подумаешь важность — заводская газетка!») достал из кармана очки, заворчал: левое стеклышко опять выпало. Своими толстыми, чуть вздрагивающими пальцами долго вставлял выпуклое стекло в оправу, потом осторожно, обеими руками, посадил очки на переносье и начал читать статью.
Газовщик вышел.
Перечитав еще раз этот абзац, Шерабурко положил газету на стол и придавил ее кулаками — большими, тяжелыми, пропитанными чугуном. «Это он устроил. Новатор!.. Решил выжить меня с печи. А я сам… Я не хочу с ним… Молод еще…»
Сунул газету в карман и зашагал к начальнику цеха, грузно покачиваясь из стороны в сторону.
И руки начальнику цеха не протянул.
— Заявление подавать или сами уж?..
— Ты о чем, Кирилл Афанасьевич?
— А вот, — сунул ему газету, — не читал, что ли? Всех назад тяну. Вредитель…
— Да ты не шуми. Слова-то какие говоришь! Посиди, дай ознакомиться.
Бугров еще утром прочитал статью, но сейчас делал вид, что ничего о ней не знает. Уткнулся в газету, а сам думал: «Черти, хотя бы выражения продумывали. Человек — не чушка чугунная… Верно, надо бы… но не так же его…»
Посмотрел в глаза Шерабурко, сказал:
— А тут ничего особенного. Так ведь дело-то было. А впрочем, ладно, позвоню, поговорю с редактором.
— Так мне что же?
— Иди и работай.
— И опять со Степаном? — тихо выдавил он.
— А как же?
— Нет, так дело не пойдет. Переводите на другую печь.
— Ну хорошо. Посоветуемся с цехкомом, потом сообщим.
Шерабурко шел на домну понуро, на душе было муторно: «И переведут. А куда, кем? Ведь не Задорова, а меня переведут… Это точно».
Ему страшно стало. Впервые в жизни показалось, что его с домной соединяет какая-то невидимая и необъяснимая нить. Он посмотрел на домну, остановился. «Вот отсюда мы начали котлован. Сюда на тачках вывозили грунт. В первый день на ладонях вздувались кровянистые волдыри, потом подсохли, кожа блестела, как на пятке. Монтировали
кожух, укладывали до звона прокаленные кирпичи… Там был навес, из-под него таскал дрова в горн, чтобы растопить ее… Вся она моя — и вдруг…»Нет, он этого не может сделать, он пойдет на нее и будет работать, работать. Шерабурко энергично, по-молодому, зашагал к домне. Поднялся до половины лесенки, ведущей на площадку кауперов, и опять остановился — ладонь нащупала, напомнила ему… Отнял руку, посмотрел: да это были те самые «Б.» и «К.» Это тоже тогда… Лестницу собирали, сваривали. Кирюшка держал стальной уголок, а Борька приваривал его. А когда перильце было готово, Борька сказал: «Давай на память…» И тут же электродом вывел две буквы — Б. и К.
Борьки — лихого верхолаза, балагура и весельчака — давно уже нет. Пошел в Уральский добровольческий корпус и не вернулся. В танке сгорел. Лежит где-то под Прагой.
«Вот теперь и я уйду. Останутся одни буквы…»
9
Когда Шерабурко скрылся за дверью, Бугров стукнул кулаком о стол и вслух проговорил:
— Вот борзописцы! Оплевали человека. Ни на стаж, ни на седину не посмотрели. А старик так переживает!.. Ах, как у нас еще бывает.
Поднял трубку и набрал номер телефона редактора многотиражки:
— Слушайте, дорогой, как это у вас получается? Приходит сотрудник на домну, ни с кем не говорит, не советуется, а потом бежит в редакцию и пишет в газету черт знает что… Да, да, о Шерабурко. Правильно, «Крокодил» висит и сейчас. Но, во-первых, это в своей бригаде, а вы — на весь комбинат его, а, во-вторых, в «Крокодиле» совсем не так написано, как в многотиражке. Не видели? У нас ребята нарисовали его портрет и подпись: «Шерабурко размышляет…» Вот и все. А у вас, смотрите! — склонился к газете, нашел нужные строчки, ткнул в них пальцем и снова кричать начал: — Смотрите: «Идет не в ногу с коллективом», «сдерживает прогрессивное движение». Это же, черт знает, что… «Не признает резервы…» Кстати сказать, последнее совсем неграмотно. Резервы надо выискивать, вскрывать, пускать в дело, а признания нужны лишь девушкам… Что, это у вас называется обобщением и заострением? А вы знаете, что… Нет, это вы бюрократы… А я и не буду с вами разговаривать. Идите вы к…
Стукнул трубкой, встал. Решил зайти в партком.
10
Шерабурко проработал вторую смену, третью… Молчат. Кончилась еще одна неделя. Молчат! Шерабурко и беспокоился и радовался. «Может обойдется. Бугров-то человек с понятием. А может и… Как Степан себя поведет, да и горновые…»
Он в эти дни не покрикивал на своих рабочих, как бывало раньше. Покладистее стал и с мастерами. Чаще выходил к печи, посматривал в нее. Нередко сам звонил диспетчеру, торопил его, требуя то ковшей, то глины. Все время держал связь с лабораторией, прося лаборанток, чтобы они — упаси боже! — не завышали серу в чугуне.
Он даже себе не признавался в том, что лучше стал работать, что старается…
Тем временем начальник цеха, Степан и другие мастера усиленно готовились к переводу домны на новый режим работы. Дорожили каждым днем.
11
Изменить систему завалки шихты решили в смене Задорова. Он же инициатор этого дела.
Пришли начальник цеха, инженеры-технологи. Склонились над столом, еще раз проверили расчеты, прикидывали. Лица у всех сосредоточены. Бугров больше молчит, слушает, поглаживая лысину. Степан отвечал на вопросы инженеров, старался быть спокойным, но это у него не очень-то получалось — нервничал. Щеки разгорелись, как после бани.