Двадцать четыре секунды до последнего выстрела

Где-то в голове поселился Джим, но даже его Себ почти не слышал. Разве что изредка улавливал: «Ты бы медленно истекал кровью, мой Святой Себастиан, ждал бы смертельного выстрела… Но его бы не последовало». Ему было страшно, когда Джим говорил об этом, и не потому что он боялся смерти или претворения этой фантазии в жизнь. 

Сзади скрипнула дверь. Себ узнал шаги, поэтому не стал оборачиваться. На плечи опустился тёплый плед. Подтянув его, Себ закутался и пробормотал:

— Спасибо.

Мама села в соседнее кресло и попросила:

— Убери ноги со стола, дорогой. От папы это ужасная привычка.

— Я потом приберусь. И стол помою.

Шевелиться не хотелось даже ради маминой просьбы.

Раздался тяжёлый вздох с намёком: «За что мне эти двое?»

— Тебе помочь? — спросил Себ через пару минут молчания.

— Не надо, там всё уже готово, — ответила мама и спросила с искренней заботой: — Как ты, Басти?

— Нормально, — выдавил он стандартный ответ, точно зная, что маму он не убедит. Но ему не хотелось сейчас расспросов. Просто ещё немного посидеть здесь, в тишине.

— Джоан — замечательная девушка.

— Ты разговаривала с ней час за ланчем, маловато для выводов, — фыркнул Себ, слегка расслабившись. Раз уж так надо говорить, то лучше о Джоан. — Но да, она замечательная.

— Только вот совсем не в твоём вкусе.

Себ хмыкнул:

— Наверное, мне виднее.

— С десяти лет ты выбирал девочек умных, но скромных, домашних и обязательно красивых, — уверенно заметила мама, впрочем, явно в шутку.

— Да уж, школьная подружка — отличный показатель.

— Или восемь? Если вы будете жить вместе, Джоан скрутит тебя в бараний рог, дорогой.

Себ лениво прикрыл глаза и кивнул.

— Ладно.

— Пожалуй, ты прав. Она умница, так что тебе это не навредит.

— Ты только что сказала, что мне пойдёт быть подкаблучником. Спасибо, мама, — сказал он, слегка улыбнувшись. — И нет…

— Что нет?

— Даже не вздумай сказать, что так оно и есть.

— Хочешь — не буду.

Если зажмуриться, то очень легко было представить, что он только что вернулся из школы. Папа на работе, и они с мамой сидят на этой веранде, пьют чай и болтают. И самая большая проблема на свете — это низкий балл за сочинение, в котором было много ошибок и никакого смысла, поскольку книгу, о которой нужно было писать, Себ не прочёл: скучная и про любовь.

— Когда ты родился, — произнесла мама задумчиво, — я чувствовала себя ужасной матерью. Ни с чем не справлялась. И всё утешалась тем, что ты немного подрастёшь — и проблем станет меньше.

Да, Себ так тоже думал, держа в руках орущее одеяло по имени Сьюзен. Поэтому покачал головой и сказал:

— Не сработало.

— О, ты это уже выяснил? Я осознала попозже, к твоим, наверное, одиннадцати. А хуже всего становится, когда дети вырастают и уже не рассказывают про свои проблемы.

Приоткрыв глаза, Себ повернул голову и сказал спокойно:

— У меня нет никаких проблем, если ты об этом. Я просто заработался, устал. И всё.

Протянув руку, мама коснулась его пальцев. Погладила.

— Я не спрашиваю, Басти. Просто рада, что ты приехал.

Мама снова откинулась в кресле.

— Я тоже рад, — невнятно ответил он. И не сопротивлялся, когда спустя полчаса мама встала и обняла его сзади, поцеловала в макушку. Обычно он старался избегать такого рода нежностей, но никогда не скрывал, во всяком случае, от самого себя, что ему они были очень приятны.

Полминуты или даже меньше длилось каждый раз это странное чувство — что его хрупкая невысокая мама снова, как в детстве, может его защитить от всего мира. Потом оно всегда проходило, оставляя лёгкое смущение. Это он был тем, кто должен защищать и её, и папу. Теперь уже — он. Но пока, на эти короткие секунды, он полностью расслабился. И даже Джим в голове вежливо заткнулся. 

Мамина рука зарылась в волосы, и Себ закрыл глаза. Потом открыл их и проворчал:

— Ну, хватит, — и объятия распались. 

***

— …точная и твёрдая рука! — папа довольно засмеялся, откидываясь на спинку стула.

Себ слушал не то, чтобы вполуха, а как будто сильно издалека. Вслушивался, прикладывал усилия, но всё равно то и дело терял нить повествования. Словно помехи какие-то шли, хотя папа сидел в метре от него.

Заставив себя осознать последнюю фразу, Себ на всякий случай сообщил, что в способностях Джоан никогда и не сомневался. Джоан смутилась и пробурчала:

— Случайно вышло.

 — Пятнадцать грачей за два часа! — повторил папа.

А, вот о чём речь. Охота, действительно. Джоан с папой вернулись в сумерках, заляпанные грязью, румяные и очень довольные, по всей видимости, и всем происходящим, и обществом друг друга. 

— Нет, конечно, рекордсмен у нас Басти, — продолжил папа, — но он в принципе бьёт без промаха.

— Я не в счёт, не участвую в охоте, — заметил Себ.

— Участвовал, пока не стал таким занудой, — папа с притворным недовольством на лице отвернулся, а мама велела:

— Басти, дорогой, отставь-ка от отца бренди.

— Папа, почему ты стал занудой? — тут же подхватила интересную тему Сьюзен.

Себ не понимал, что с ним не так. Вроде бы и спать не хотелось. Прикусив щёку, он слегка взбодрился и ответил:

— Я не стал.

— А дедушка сказал, что стал… — она хитро прищурилась, похоже, отлично зная, что загнала его в ловушку. — Кажется, кто-то из вас что-то недоговаривает, — и она первая рассмеялась. 

— Стал-стал. Я тебе потом покажу его мишени, — подмигнул ей папа. 

— Не говори, что ты их хранишь, — пробормотал он, прикладывая серьёзные усилия к тому, чтобы выговорить простую фразу. Может, пойти поспать? В конце концов, стресс и драка — неплохое испытание для организма. Может, он простыл, пока валялся на тротуаре?

Сьюзен сморщила нос и хотела было спросить ещё о чём-то, но Себ понял, что не способен сейчас внятно объяснять, чем ему не нравится отстрел грачей и почему он против демонстрации мишеней, так что спросил, чем они с бабушкой занимались до обеда. Оказалось — гуляли по деревне. А завтра Сьюзен собиралась обязательно вернуться к какому-то дому с альбомом и карандашами — зарисовать.