Двадцать четыре секунды до последнего выстрела

И сразу отрубился, проваливаясь в бессвязную, но уютную черноту. 

Глава 33

Джоан стянула шапку и растрепала волосы. Зажмурилась, наслаждаясь солнцем. Себ улыбнулся, глядя на неё. Они редко выбирались на прогулку: во время редких и недолгих встреч важнее было успеть хоть немного насытиться друг другом. Но в этот раз женская физиология заставила поменять обычную программу. И, если честно, Себ был этому рад. После Вены всё ещё было тошно, да и вчерашнее похмелье напоминало о себе редкими приливами головной боли. Так что они неторопливо брели по пустому мокрому парку. 

 — Ты был заграницей? — спросила Джоан, носком берца поддевая камешек. 

 — Как ты узнала? — он не упоминал о своей командировке. 

 — По гудку. Хотела позвонить, но услышала роуминг и решила не отвлекать. 

 — Работа, — пожал плечами Себ, — прости, не могу рассказать подробнее. 

 — Даже не скажешь, откуда ты не привёз мне магнитик? — рассмеялась она. 

 — У тебя нет места для магнитиков, — фыркнул Себ, — но в следующий раз обязательно прихвачу. Я был в Мюнхене. И это даже больше деталей, чем я имею право сообщать. 

 — Да я и не прошу, — она пожала плечами, — понимаю, что такое конфиденциальная информация. 

Разговор не клеился. Джоан явно устала после работы, а Себ вообще ни с кем не хотел говорить. Вернее, если уж совсем честно, он не отказался бы от возможности бы сказать кому-нибудь: «Слушай, чувак, я позавчера крупно облажался, промазал по простейшей цели, заставил молоденького паренька орать от боли. И мне теперь херово. Я попытался напиться в одиночестве австрийским пивом, но лучше не стало». Но — некому. Не с Джимом же болтать, в самом деле. А приятеля, который тоже работал бы за гранью закона и мог бы поддержать такой разговор, у него не было. Впрочем, он неплохо себя знал и не сомневался — ещё пара дней, и хандра выветрится окончательно. Промах уйдёт куда-то в историю, в память и больше не будет напоминать о себе. Надо только немного подождать.

 — Знаешь, у меня всё очень плохо с эмпатией и прочими штуками в этом духе, — проговорила Джоан задумчиво, — но даже я вижу, что ты слегка не в себе. Что-то случилось? 

 — Нет, — он покачал головой, — небольшие рабочие проблемы. И устал. 

Джоан чуть сбилась с шага, погладила его по спине, между лопаток, и неловко обхватила за талию. Себ положил ей руку на плечо, прижал к себе немного теснее. Это вышло очень неудобно, но тепло. Так можно было идти, не пытаясь придумать, что сказать: как будто физический контакт снимал всякую необходимость в словах.

 — Меня в отпуск отправляют через две недели, — вдруг произнесла Джоан задумчиво. 

 — Это хорошо? — уточнил Себ. Вопрос был оправдан: он знал, насколько Джоан любит свою работу. 

 — Наверное, — она улыбнулась. — Давно не была в отпуске. 

 — Какие планы? Море? Пляж?

Джоан помолчала немного, а потом спросила осторожно:

 — Пригласишь в гости? 

Себ почувствовал, как что-то тёплое прошло по позвоночнику и тут же дрожью отдалось под рёбрами. С одной стороны, он хотел услышать этот вопрос. Сам только что думал о том, как круто будет засыпать с Джоан в одной постели, не поглядывая на часы и не считая время до отправления поезда. С другой, пустить её к себе домой было настоящим риском.

Чёрт, а встречаться с ней риском не было, что ли? И послав сомнения куда подальше, он ответил:

 — С радостью, если ты променяешь курорт на мою берлогу.

Они договорились, что в первую же субботу отпуска Джоан приедет к нему — и Себ ждал этого момента предвкушением. 

***

У Сьюзен намечалась личная драма. По секрету она рассказала Себу, что влюбилась в одноклассника — и долго уточняла, не смешно ли это. 

Себ, выдерживая каменное выражение на лице, заверил её, что нет — наоборот, прекрасно. И теперь при каждой встрече и во время каждого звонка она делилась подробностями общения с мальчиком по имени Стюарт: как он отвечал на уроке, куда бросил мяч на спортивной тренировке и как долго говорил с Джулией. 

Себ выслушивал внимательно, поддерживал и подбадривал. Конечно, было непросто уложить в голове, что его дочь уже может влюбляться. Но он напоминал себе, как в шесть лет влюбился в девочку из параллельного класса: всё, что он о ней теперь мог сказать, правда, это что у неё были две чёрные косички и дырка вместо переднего верхнего зуба. Но в шесть лет Себ был уверен, что это самое сильное чувство в его жизни. А когда ему удалось подержать её за руку, он, кажется, чуть не умер от счастья.

Однако, забрав Сьюзен в очередной раз из школы, Себ впервые за месяц не услышал ни слова о Стюарте. Сьюзен села в машину с задумчивым выражением лица и почти безэмоционально сообщила, что её приглашают в театральный кружок. 

 — Бабушка думает, мне понравится. 

 — А ты сама?

 — У меня рисование. Миссис Дональд обещала, что весной мы пойдём рисовать пейзаж. Это называется «пленэр». Если я буду пропускать, она меня туда не возьмёт, — пояснила Сьюзен мрачно. — Но бабушка расстроится, если я не пойду в театр. 

 — Если бабушка любит театр, — сказал Себ, заставляя себя следить за дорогой и не оглядываться на Сьюзен, — она может заняться им сама. Иди, если хочешь этого сама. 

 — А ты чем занимался в школе?

 — Я был не очень хорошим учеником, так что с меня пример лучше не бери, — он улыбнулся.

Сьюзен какое-то время молчала, потом сказала:

 — Мама играла в театре. И меня водила. А мне там страшно. Не люблю, когда все пялятся. Пап… можно как-нибудь сделать, чтобы мама вернулась? Хоть как-то? 

Себ чуть крепче сжал руль. Господи, как дорого он дал бы, чтобы Сьюзен не чувствовала этой боли. К сожалению, они могли только проходить через неё вместе.

 — Мне жаль, дорогая, — сказал он, тоже тихо, — но это невозможно. Смерть нельзя отменить. 

Сьюзен начала ковырять обшивку сиденья.

 — Почему? 

Себу очень был нужен умный двойник. Кто-то, кому Сьюзен так же доверяла бы, и у кого хватало бы мозгов на ответы на такие вопросы: простые, но с трудом осознаваемые. Если честно, ему нужна была Эмили. Но её, как он сам только что сказал, вернуть не было возможности, а отвечать требовалось здесь и сейчас, а не после пары часов в «Гугле». 

 — Это сложный вопрос, — сказал он, — когда человек жив, у него работает тело: мозг, сердце, все органы. Иногда тяжёлая болезнь или очень-очень сильные травмы повреждают органы настолько, что они перестают работать. Чаще всего, если повреждения не очень серьёзные, врачи могут спасти человека. Так работает медицина. Но иногда повреждений слишком много или они слишком тяжёлые. И тело просто перестаёт работать. Это уже нельзя изменить.

 — Что… — тихо спросила Сьюзен, — какой орган перестал работать у неё?

Этого Сьюзен точно знать не стоило, учитывая, что Эмили собирали по частям — и собрали далеко не полностью. 

 — Я не знаю. Много разных органов. 

 — Ей было больно? — глаза у Сьюзен повлажнели, на щеки уже потекли первые слезинки, и, если бы они не ехали по трассе, где нельзя было останавливаться, Себ свернул бы с дороги, включил бы аварийку и обнял её покрепче. 

 — Я думаю, нет. Всё произошло быстро, — сказал он честно.