Двадцать и двадцать один. Наивность

Ленин неподвижно стоял около маленьких одноэтажных домов, наслаждаясь этой спокойной, располагающей к вечерним прогулкам, обстановкой. Место встречи было выбрано нейтральным специально, на окраине Петрограда, на небольшом пятачке с редкими, малоэтажными домишками. Живущие в этих районах граждане либо рано ложились спать, либо работали в ночную смену, так что возможность разоблачения революционеров была маловероятной. «Где же Мартов? – думал Ленин. – Пора бы ему уже появиться. Он же такой противный педант».

Вдруг сзади Ильича послышался тихий, едва слышимый шорох. Лидер большевиков, будучи очень осторожным и бдительным, на всякий случай развернулся. Рядом никого не было. «Подозрительно…», – пронеслось в голове Ленина, когда тот безуспешно искал глазами нарушителя тишины. Он немного растерялся, однако... С чего Владимир Ильич взял, что человек должен находиться на земле?

– Я бы не советовал бы вам теряться в подобной ситуации, а то мало ли что может случиться!

Ленин встрепенулся и взглянул на наклонную крышу дома, под которой он находился. На карнизе гордо, держась за шпиль, стоял человек, которому принадлежал загадочный звонкий голос.

Ильич сощурил глаза: во тьме трудно было различить лицо неизвестного, но по голосу вождь понял, что это был отнюдь не Мартов. Тогда кто?..

Аноним, стоявший на крыше, судя по всему, был среднего роста и телосложения, одетый в темно-синий плащ, развевающийся на ветру. Лица Ильич не видел, но заметил, что на носу было надето пенсне, в стеклышках которых отражалась серебряная луна. Большевик понял: это пенсне и этот голос могли принадлежать только одному человеку.

– Батенька родимый, хотел поймать карася, а выудил щуку! – восторженно воскликнул Ленин, широко улыбаясь.

– Очень забавно, – с сарказмом процедил обладатель таинственного, хорошо поставленного голоса, однако Ильича совсем не смущал скептический настрой собеседника. Большевик был приятно поражен: он оценил эффектное, нестандартное появление неизвестного, так для него характерное.

– Товарищ Троцкий, когда же вы успели вернуться? А где же товарищ Мартов? – таким же игриво спросил Ильич, отходя от дома, чтобы сильно не задирать голову.

– Буквально на днях. Товарищ Мартов приболел, вместо него на переговоры прибыл я. Вы же не против, Владимир Ильич? – в глазах человека блеснули огоньки.

– Я буду очень вам признателен, Лев Давидович, если вы спуститесь, – попросил большевик. – Вести диалог на таких разных уровнях не очень то удобно.

Ленин сложил руки за спиной и стал наблюдать за загадочным человеком по фамилии Троцкий. Тот лишь опустил голову и грациозно, совершенно легко и непринужденно спрыгнул, будто бы много раз вытворял подобное. Ильич несколько раз хлопнул в ладоши, (“Позёрство”, – подумал он в этот момент) а после аплодисментов неторопливо подошел к нему, по-прежнему обаятельно улыбаясь.

– Красиво полетели, Лёва! – похвалил он. – И что вы – человек с такой харизмой, нашли в Мартове и в этой его программе минимум? До сих пор не могу понять ваших мотивов. Скучно же!

Острый, ледяной взгляд Троцкого пронзил большевика в знак полного несогласия. Да, эти двое революционеров были старыми знакомыми: настолько, что их явная вражда воспринималась как нечто привыкшее и родное.

– Я не собираюсь перед вами отчитываться, Владимир Ильич, – жестко отрезал он, неспешно набирая шаг. – Я здесь исключительно ради дела, касающегося вашей и моей партий!

– А как дела у дяди Сэма? – вдруг как бы «между прочим» спросил Ленин, который шел рядом, и все еще держа руки за спиной. – Им с застоявшимся капитализмом уже приказали долго жить?

– Вы знаете, в Штатах сейчас не очень-то интересно, по сравнению с тем, что твориться здесь: Великая депрессия даёт о себе знать, в Нью-Йорк эмигрируют все, кому не лень – испанцы, сицилийцы, даже из стран Африки. It is impossible! Я бы прибыл ещё раньше, если меня не задержали в связи с отсутствием российских документов, – ответил Троцкий с легкими нотками обиды и, немного подумав, добавил, – …собаки!

– Не говорите, Лев Давидович, – махнул рукой Ленин, – жизнь у нас бьет ключом. Честно признаюсь, растерян, не ожидал вас увидеть. Приятно удивлен.

– Благодарю, – кивнул Троцкий, принимая сей комментарий как должное. – Пожалуй перейдем к делу: после отречения Николая от престола, как и предполагалось, к власти пришло Временное правительство, и я от лица меньшевиков…

– А не хотите ли вы, так сказать, отметить со мной ваше возвращение? – вновь перебил Ильич. Лев Давидович замолчал, потеряно глядя на собеседника – он ненавидел, когда его кто-то перебивал или обрывал на полуслове.

– Нет, знаете ли, не употребляю... – меньшевик явно не ждал такого наглого предложения, и поэтому между ним и Лениным проскользнула неловкая пауза.

– Так вот, – продолжил человек в плаще. – Львов со своими министрами продержится явно не долго, и поэтому…

– Да что вы так официально, Лёва?! Я хотя терпеть не могу меньшевиков, но вас, как человека, я очень уважаю, – большевик хлопнул собеседника по плечу, да так, что у Троцкого едва не слетело его пенсне. Жутко возмущенный и рассерженный таким поступком Лев Давидович, предварительно поправив “окуляры”, высокомерно сказал:

– Я польщен, но я давайте без фамильярности. И без хохм. И вообще без рукоприкладства!

– Вот как на людей влияет буржуазная страна! Все вы меньшевики такие зануды или только дружки Мартова? Как же с вами скучно, безумно! Погубят они вашу уникальность! – эмоционально и наиграно сердился Ильич. – Со-гла-шай-тесь, Лё-ва! – артистично продиктовал по слогам Ленин, остановившись прямо перед Троцким. После последних слов на лице меньшевика невольно появилось нечто вроде улыбки, но и тут же бесследно исчезло.

– Если вы не смените тему, я вынужден буду уйти! – прошипел Троцкий, злобно сощурив глаза.

– Да, да. Я, пожалуй, действительно перегнул палку. Давайте уже без лишних слов вы уйдете от Мартова, он вам не пара…

Лев улыбнулся, и теперь большевик мог разглядеть его глаза: они были льдисто-голубыми, холодными, подобно льду, но блестевшие неистовым металлическим светом. Луна отражалась в расширенных от близорукости зрачках, в пенсне на длинном прямом носу типичного еврейского, но очень симпатичного лица.