Двадцать и двадцать один. Наивность

– Поэтому я вам ответил, что предположений на будущее у меня нет. Не факт, что меня здесь не убьют, – печально парировал Троцкий, тщетно желая вызвать у собеседника чувство сопереживания, скорее от безысходности, нежели от лицемерия.

– Вы этого действительно не отрицаете или снова иронизируете? – преспокойно спросил Дзержинский.

– Но даже если вдруг со мной что-либо случиться, то найдутся другие – те, кто смогут организовать переворот. Если вы слышали – наши арестованные товарищи на днях объявили голодовку в знак протеста. Я этого не одобряю, но уверен, что таким будет всегда сопутствовать постоянная идея именно перманентной революции. Да и если говорить откровенно, эта революция уже идёт с февраля, а сейчас наступило временное затишье, перед уничтожающей грозой.

– Вас правда не пугает возможность скорой смерти? – в голосе Дзержинского на этот раз мельком проскользнуло чувство искренности, чего актёр-Троцкий не мог не заметить.

– Я не сказал, что я её отрицаю. Мы все когда-нибудь умрём, но будьте любезны – укажите мне человека, которого бы не пугала смерть.

– На мой взгляд, каждый человек желал бы стать свободным, а смерть – это первая ступень к вечной вольности, – Дзержинский опустил глаза и вздохнул.

– Вы меня удивляете, вам грешно так говорить. Лично я бы не хотел умирать здесь и раньше мгновения, в которое большевистская партия возьмёт власть. Это было бы слишком легко.

– Проведя более десяти лет в тюрьмах, я решил, что серые стены мне привычнее неугомонной массы людей, здесь легче дышать, – Дзержинский вновь окинул взором Троцкого. – Вы не любите, когда всё просто?

– Если бы было всё элементарно и одинарно, то жить стало бы скучно.

– Как же вы планируете революцию с положительным для нас исходом? Вы готовы действовать решительно, но не боитесь ли вы роковой неудачи?

– Я больше импровизирую, если вкратце, то для начала хорошо бы дождаться амнистии половины политзаключённых, а потом, вооружившийсь словами, пробудить в массах конкретно революционное настроение. А с вопросом о страхе лучше обратитесь к «лунным чарам».

– Меня не интересуют «лунные чары», меня интересуете вы. А что, если Керенский не проведёт амнистию?

Троцкий ухмыльнулся и уверенно заклято произнёс:

– Проведёт, я обещаю, что рано или поздно, но я буду свободен раньше, чем Ильич с Зиновьевым. Как предполагают они сами?

– Зиновьев настроен на провал, а товарищ Ленин абсолютно солидарен с вами, – поспешно протараторил Дзержинский.

– Почему-то я ни сколь не удивлён.

– Я понял вас, скоро обход, поэтому мне нужно удалиться, – Дзержинский резко развернулся, по-кошачьи направляясь в тень, но вдруг так же внезапно повернул голову ко Льву. – Вы же умный человек, надеюсь, вы не проболтаетесь о моём визите.

– Значит – таки предвзято… – вздохнул Троцкий, покачав головой. – Даю слово!

– Чудно, – Феликс грустно улыбнулся, встряхнув головой и слабо толкнув дверь камеры.

2017 Москва.

– Наконец ты вернулась! – Михаил вскочил с кресла.

– Да, а ты что-то хотел? – устало спросила Виктория, садясь на стул.

– Я волнуюсь! Я без понятия тут сижу, а вдруг вы не справились с ментом!

– Всё обошлось, вообще, можешь не сомневаться в наших возможностях.

– Пока я не забыл! – Миша подошёл к девушке. – Я должен знать весь этап поисков! Итак, почему именно семнадцатый год и почему именно Россия?

– Чтобы открыть сундук с сокровищами, сначала нужно отыскать ключик.

– Ключ? Так мы ключ ищем?

Виктория кивнула:

– И всё указывает на то, что мы на правильном пути – первый этап именно начало двадцатого века, а не как мы думали раньше – девятнадцатый.

– Как он выглядит? Как мы найдём его, я не понимаю?

– Если бы я знала, я бы не возилась с тобой! Ключ может быть чем угодно, даже самым незначительным на первый взгляд документом, сложно угадать, у большевиков была очень развитая фантазия. Что ж, твой отец яро занялся этим вопросом, но, увы, многие важные архивы и документы находятся у вас в квартире, но она – оцеплена. Слава Богу, что со Свиридовым всё обошлось, я смогу вернуться домой, а ведь всё могло быть хуже…

– Что вы с ним сделали? – шёпотом спросил Миша.

– Говоря по-простому – стёрли память.

– Чего? – глаза Миши округлились, они стали похожи на внушительные пуговицы. –Я думал, такое возможно только в кино.

– О, нет. Этот процесс не такой лёгкий, как допустим у «Людей в чёрном», это химическая операция. Постараюсь объяснить проще: делается укол со специальным препаратом. Его обязательно нужно разбавлять в зависимости от длительности периода времени, который нужно уничтожить, парализовав нужные участки коры головного мозга – с биологической точки зрения. А для общего развития – разработки препарата по блокировке нейронов памяти велись ещё в пятидесятых, навели тогда чистоту в мозгах у людей. В химии я не сильна, так что точную формулу сказать не смогу, да и если бы знала – не сказала бы.

– И каждому вы можете вколоть его? – со странной улыбкой поинтересовался Орлов, чем насторожил Викторию.

– Переводить сыворотку на каждого встречного слишком дорогое удовольствие, да и с фараоном можно было иначе разобраться, но слово шефа – закон.

– А какие были варианты?

– Психологический блок, гипноз, в конце концов.

– Снова мистика, – огорчился парень, садясь обратно в кресло.

– Не мистика – наука. А вот если брать в расчёт экстрасенсорные способности – левитацию или телепатию, то тут уж я сомневаюсь, но в науку это явно не вписывается.

– С большевиками всё более или менее ясно, а какие дела были у Керенского?

– Как ты понял, Керенский состоял в ордене иллюминатов, да и не он один. Практически всё новое коалиционное собрание были крестоносцами.

– Я не удивился, на всех их фотографиях на груди присутствует орден в виде креста.

– Забавная тавтология. Этот факт ещё раз подтверждает то, что иллюминаты себя не скрывали и не скрывают. Один из них – генерал Лавр Корнилов был возмущён начальной политикой Керенского, ну… развал армии и тому подобное. Забегать вперёд не стану, скажу лишь, что проблем у Временного правительства было не меньше, чем у раздавленных большевиков.

– В понятии крестоносцев мне больше представляются люди в древних мантиях, скрывающих лица, как… ну, как эти… расисты в белых плащах.

– Ку–клукс-клан, о котором ты попытался сказать, имел массу схожестей с иллюминатами, мне даже кажется, что этот клан произошёл от ордена, но развиваться он стало именно с расистским подтекстом, против коммунизма они выступали. Гадкая организация.

– Вездесущие они, как приведения, – мрачно отозвался Миша. – Скажи, как ты всё запоминаешь? Эти биографии, я в школе отчества путал, если мне предстоит заниматься этим… долгое время, то облегчи мне участь – как запомнить?

– Лично мне, когда читаю биографии, легче сравнивать исторических личностей с персонажами каких-нибудь книг или фильмов. Так сразу обрисовывается характер личности и причины его поступков в истории.

– Ну, например?

– Например, Троцкий мне напоминает Эскамильо из оперы «Кармен», а Феликс – Атоса, «Три мушкетёра», надеюсь, ты читал?

– Начинал, но где-то на середине бросил. Эх, это не выход.

– Тогда крепись, Леттерс! Могу сказать только «выкинь из головы всё то, что ты знал раньше…» и учись, учись… Тебе пока везёт.