Двадцать один год

– Да, только он общается с Регулусом Блэком. Можешь представить, о чем.

– И о чем же? – с дрожью в голосе проронила Лили.

– Спроси у него сама.

Лили зябко повела плечами. Регулус Блэк казался ей одним из самых отвратительных слизеринцев, и на то были причины. Брата-гриффиндорца он не желал знать. К магглорожденным постоянно выказывал холодное презрение; говорят, даже удивился, почему его старшие товарищи не пакостят преподавателю маггловедения. А еще поговаривали, будто Регулус обращался к декану факультета, чтобы тот выписал ему пропуск в Запретную секцию – место, где под строгим надзором хранились книги по темным искусствам. Разумеется, старик Слизнорт ему отказал, сославшись на возраст ученика. И с таким-то Северус заводит дружбу!

Всю дорогу до станции она готовилась к вероятному спору, волновалась, а потому, едва отвечая на реплики Северуса, рассеянно смотрела по сторонам. Шли по чудесно летней погоде, среди душистых звонких сосен. Вон ветерок треплет пепельные волосы Пенни-Черри, а вон переливаются в солнечном свете разметанные по плечам русые кудри Эммелины. Мародеры шагают, шутливо толкаясь. Регулус Блэк – Лили невольно поморщилась – помогает нести чемодан мрачноватой Летиции Гэмп, рядом что-то шепчет подругам Батшеба Фергюссон – слизеринка, отличающаяся необычным цветом глаз и некоторой глупостью. На нее последний год засматривался тихоня Джон Грин; сейчас он спорит с Мэрион Риверс. Кажется, обсуждают процесс по делу о проклятой двери в «Дырявом котле»: оно дошло-таки до суда.

Северус, очевидно, почувствовал, что снова чем-то провинился перед Лили; при виде платформы и поезда движения его сделались скованными, в голосе зазвучало напряжение. Лили решилась начать, только когда он зашли в купе и принялись раскладывать вещи.

– Сев, а о чем вы болтаете с Регулусом Блэком?

Он немного растерялся.

– Да ни о чем, так… Помогаю ему с зельеварением.

– И с темными искусствами?

– А с ними зачем? – простодушно выдал Сев.
– Он получше меня их знает.

Он осекся, но поздно – девочка холодно прищурила глаза:

– Вот как? Замечательно… Когда же ты поймешь, что они вредны и опасны!

– Кто тебе сказал? Суитфейс?

Она глубоко вздохнула

– Ты невозможен. Хорошо, не будем ругаться, но ты знаешь мое мнение, Сев. Хотя и это не главное. Твой Регулус ненавидит таких, как я. Он называет нас грязнокровками и считает, что нам не место в магическом мире. И я боюсь, что ты скоро начнешь думать и поступать, как он.

Северус сердито скрестил на груди руки.

– Вообще-то, знаешь ли, я не настолько глуп, чтобы зависеть от мнения человека младше себя. И уж тебя я точно никогда грязнокровкой не назову.

– А других?

– Почему ты все время оглядываешься на других?

– Я не оглядываюсь. Я о них думаю. Человек обязан думать о других, иначе он эгоист.

…Незадолго до прибытия Лили, коротко объяснив Северусу, что несколько дней пробудет в гостях, перешла в купе к девочкам. Марлин с порога весело спросила, каковы её успехи в парселтанге.

– В чем? – не поняла Лили.

– Парселтанг. Искусство разговаривать со змеями.

Мери хохотнула.

– Ты считаешь, что это остроумно? – серьезно спросила Алиса. – На месте Лили я бы отказалась от твоего приглашения.

– Ой, полно. Как будто я ей не желаю добра.

Лили слегка разозлилась: она не любила, когда решают за нее.

– Я знаю, что Марлин просто любит пошутить. И вообще, в войну тем, кто по одну сторону баррикад, нельзя ссориться, правда?

…Родители, предупрежденные Лили, не встречали её на перроне. Марлин повела подруг сквозь толпу к помахивавшему им рукой высокому темноглазому юноше с трагической ноткой в лице. Продравшись к девочкам, он склонился к Марлин, обнял за плечи и нежно поцеловал.

– Мой брат Дункан, - весело представила его девочка. – Мои соседки: Мери, Лили, Алиса.

– Вы вовремя, девочки, – и в голосе его звучал странный надлом, горчинка. – Я уже боялся, что портал пропадет.

Лили уже знала, что портал – такой магический транспорт, «завязанный» на время. Как он может выглядеть, она имела представление, и почти не удивилась, когда в пустом переулке Дункан вытащил из кармана длинную сантиметровую ленту. Но каково будет перемещаться, она не могла себе представить. Их вздернуло рывком и закрутило, как в нутре смерча. Лили почувствовала, что её тошнит, и тут с расплющивающей силой их швырнуло об землю.

Некоторое время девочки лежали, приходя в себя. Сквозь тонкие платья кожу слегка колола трава, высоко чернело ночное звездное небо. Дункан помог сестре и её подругам подняться.

– Конечно, можно было добраться с большим комфортом, - смущенно проговорил он. – Но не хотелось тащить вас до Косого переулка.

– В следующий раз лучше до Косого, - Мери терла ушибленный бок. – Ух, ребра мои…

Перед ними высилась полуразрушенная каменная ограда, за которой стоял двухэтажный, но длинный дом темного камня, напоминавший огромную птицу, прильнувшую к земле и раскинувшую крылья. Вот из центральных деверей выскользнула женская фигурка и, заметно хромая, поспешила навстречу гостям.

– Здравствуй, Люси, - Дункан приобнял маленькую женщину за плечи и поцеловал, как на вокзале целовал Марлин. Лили не слишком удивилась: мачеха выглядела всего лет на десять старше пасынка.

– Приехала, Марли, дорогая, - женщина прижала к себе и расцеловала падчерицу, затем перевела взгляд на её подруг. – Девочки, вы, наверное, голодны? Сейчас будем ужинать.

– А Джилли уже спит? Хотела её показать.

– Завтра покажешь. Она уже час, как уснула.

Люси провела всех в холл, чем-то похожий на хогвартский, но темнее и с низким потолком, затем они долго шли по слабо освещенному коридору и наконец оказались в столовой, тоже просторной, но с низким потолком и весьма скудно освещенной свечами. Однако света было достаточно, чтобы лучше разглядеть хозяйку, пока она усаживала всех.

Молодой женщине действительно было не больше тридцати лет. Она была мала ростом, очевидно хрупка и слабосильна, а хромала так, что при каждом покачивании казалось, будто она сейчас упадет. Даже, не будь у нее физического недостатка, её нельзя было назвать красавицей, хотя в распахнутых светло-голубых глазах застыло трогательное выражение ребенка, которого только что спасли от смерти, а мягкие каштановые волосы также детски-прелестно вились.

– Гордон приедет завтра, ближе к полудню, - сообщила она пасынку. – К трем начнут собираться гости.

Дункан отрешенно кивнул, ковыряя в мясе вилкой. При свете свечей он казался щемящее красивым и загадочно печальным. Лили не знала, как подавить любопытство, вспыхнувшее от ощущения тайны, окутавшего юношу. Чувствовалось, что что-то случилось у него, что-то горькое, глубоко его ранившее – возможно, на всю жизнь. «Его бросила мать», - напомнила себе Лили и поморщилась: не то, слишком давно было. Лили притихла и почти не ела, хотя курица, кусок которой положили ей на тарелку, на вкус была хороша. В задумчивости осматривая широкий деревянный стол, грубый, не покрытый скатертью, высокий камин, висящую на стене волынку и кабаньи головы, Лили вновь почувствовала себя попавшей в какой-то из любимых романов, в самый центр, в глубь действия, а печальная фигурка Люси и горькая загадка в облике Дункана лишь усиливали ожидание необычайного.