Двадцать один год

Несколько дней мелькнули, как стрекозы в солнечных лучах. Словно только вчера Лили вошла в хмурый, но оказавшийся вольным и славным дом Маккиннонов, а сегодня Дункан уже аппарировал с ней в Коукворт, на её улочку. Лили не аппарировала прежде ни с кем, и должна была признаться, что ощущения были не лучше, чем от перелета с порталом, разве что длились меньше. У калитки Дункан поцеловал её в щеку – как сестру, и девочка с трудом удержалась, чтобы не попросить его писать ей. Ей вдруг остро захотелось к его душе, к его тайне, и столь же остро она поняла, что не будет допущена к заветному – никогда.

А родной дом встретил запахом печенья, гордыми глазами отца – он смог значительно улучшить ситуацию с больными туберкулезом – и неприятным известием о семье Северуса. Его мать на днях попала в реанимацию.

– Многочисленные переломы, - рассказывал отец. – Она сказала, что упала с лестницы. Поэтому папашу твоего дружка не арестовали.

– Да, у них в доме есть лестница, - припомнила Лили.

– Дурочка! – Роза с досадой ломала пальцы. – Падение – обычная отговорка женщин, покрывающих домашнего тирана. Вот уж идиотки! Да если бы меня не то что пальцем тронули, а сказали грубое слово, я немедленно бы ушла.

– Да, а им как будто безразличны даже страдания их детей, - вздохнул отец. – Знаешь, дочка, когда твой приятель навещал мать, я пытался отвести его на больничную кухню, чтобы его покормили там. Что ты думаешь? Пока уламывал повариху, его уже и след простыл.

– Не завидую девочке, которая когда-нибудь выйдет за этого Северуса замуж, - мать заваривала кофе. – Слишком уж он горд, а гордость одного всегда унижает другого. Да и наследственность у него… Ничего не знаю о матери, но и отца достаточно. Дети алкоголиков слишком часто сами начинают пить, а дети тиранов издеваются над своими женами и детьми.

Лили было неприятно такое слушать, но она не спорила, интуитивно понимая, что мама права. Насчет гордости так точно.

========== Глава 20. Справедливость ==========

Северуса Лили после приезда не видела еще три недели. Сперва он неизвестно где пропадал, а снова навещать опасный и заразный Паучий Тупик откровенно не хотелось; затем сама девочка умудрилась в разгар лета слечь с простудой. Северус, пока она хворала, приходил однажды к Эвансам. Лили спала, её не стали будить, а его не пустили дальше порога.

По правде говоря, ей пока не слишком-то хотелось видеть друга. Конечно, жаль, что у него такое несчастье – но о нем думать не хочется, в мыслях и без того сумбур. То Джеймс Поттер вертится перед глазами, подпрыгивая в джиге (только бы Сев не узнал, что Лили танцевала с Поттером на празднике, иначе упреков не оберешься), то встает в сознании грустное лицо Дункана. То хотелось приласкать грустного человека – то снова лететь в танце с озорным мальчишкой. Лили, захлебываясь в мыслях, спасалась книгами. Мама разрешила доступ к своим любимым авторам, и девочка обложилась томиками Агаты Кристи. Рассказы были ей малоинтересны, она сразу бросилась на романы, и первыми оказались «Пять поросят».

Честно сказать, сюжет показался ей сложным. Лили пока не совсем понимала, что неприличного в том, чтобы натурщица жила в доме художника. Она не понимала толком, и кто такая любовница, чем мужчина с ней занимается, как, впрочем, и чем он занимается с женой. То есть… Жена – это более-менее ясно: как мама для папы. Они живут в одном доме, она рожает ему детей, готовит, стирает, выслушивает и поддерживает. А любовница живет отдельно, мужчина просто приходит к ней, они гуляют и целуются – но готовить ему или терпеть его плохое настроение она не обязана. Словом, любовнице достается приятное без неприятного; в этом есть несправедливость, за это и осуждают.

Но зацепил Лили вовсе не любовный треугольник как таковой. Она поймала себя на мысли, что сочувствует не пресной и непонятной Каролине или её омерзительному мужу, но – Эльзе. Девушке, на которую заранее смотрели с презрением, и лишь потому, что её отец честно зарабатывал себе на жизнь. («Только потому, что она грязнокровка», - подкинуло сознание). Она, скажете, вела себя грубо? А Каролина – еще хуже, говорила кошмарные вещи, искалечила младшую сестру, но её все равно уважали, как леди! По праву рождения, да. Что же за священная корова – происхождение, чтобы за него прощать человеку все прегрешения? Если уж на то пошло, лучше происходить от честного труженика, чем от тунеядца, пившего чужую кровь. Определенно есть справедливость в том, что Каролина умерла в тюрьме, а Эльза положила презиравшее её общество к ногам. Только вот подлый она выбрала способ мести, слизеринский способ. Лучше было бы открыто застрелить художника, да и жену заодно. Но все равно Лили, перелистнув последнюю страницу, надеялась, что Пуаро никогда не добьется торжества несправедливой буржуазной правды.

…И вот Северус после стольких дней ожидания объявился наконец. За время, пока они не виделись, он внезапно прибавил в росте, даже обогнал Лили, и ей, привыкшей, что друг её немного ниже, стало завидно и неловко. Хотя неудобно было и оттого, что она решительно не знала, о чем заговорить с ним. Ведь не спросишь, как дома дела, и не расскажешь ему, как сама повеселилась. Приходилось признаться себе, что Северус - какая-то несуразная, неудобная часть её жизни.

– Вредный ты, - Лили сморщила нос. – Пропадал где-то так долго, так еще и на полголовы меня перегнал.

– Да где же на полголовы? Всего на дюйм.

– Врешь! На полголовы. Встань ко мне спиной.

И Лили прижалась лопатками к его острым лопаткам, провела по своей макушке, ребром ладони уперлась в его затылок.

– Вон, видишь? Вымахал. Мне завидно, между прочим.

– Лили, но я же полголовы себе не снесу, - добродушно ответил Сев.

Громко засмеявшись, девочка отчего-то обняла его, прильнув всем телом. Он тоже обхватил её руками, но – как Лили успела заметить – друг никогда не обнимал её крепко, едва касался; так было и теперь. «Брезгует, что ли?» - но настроение было хорошее, и она не обиделась.

Миссис Снейп выписали из больницы довольно быстро, но к тому времени что-то успело произойти у её сына с отцом, так что Сев практически не появлялся дома. Смастерил в лесу, недалеко от озера, шалаш, там дневал и ночевал, мылся и постирушки устраивал в озере, а питался вовсе не пойми, чем: ни посудины, ни соли, ни масла какого у него не было, а от всего, что Лили приносила, отказывался.

Девочка однажды, с еле выбитого разрешения родителей, осталась ночевать в его шалаше. Улеглись вместе на настил из травы и лапника, укрылись неизменной курткой Сева, теперь уже не вполне достаточной для обоих, и, как в детстве, прижались друг к другу, согреваясь от тепла тонких тел. Сперва у Лили зуб на зуб не попадал, она от дрожи чуть не плакала, но потом тепло проникло, растеклось по жилкам, и она уже вольно лежала на лапнике, коловшемся сквозь ткань платья, слушала гомон ночного леса, вяло гоняла комаров и играла волосами Северуса, сильно пахнущими жиром. Он, растянувшись на животе, шаря щекой по грязному рукаву рубашки, все смотрел на подругу и слабо, сонно, блаженно улыбался.

– Сев, ты меня любишь? – вздумалось спросить Лили.

Он прикрыл веки, спрятал лицо в сгибе локтя. Грязноватые пальцы шарили по траве.

– Молчишь… Не знаешь. Не любишь, да? А я вот тебя люблю. Ты мне, как братик.

Дыхание ровное. Кажется, засыпает. Но Лили пока не спалось, и без собеседника ей стало бы скучно.

– Северус, - она не знала, о чем бы спросить еще. – Северус, а если я умру, что ты будешь делать?

Он резко поднял голову, хлопнул бессмысленными со сна глазами.