Дважды разыскиваемые
Шрифт:
– Оставь нас с матерью.
– Иди, доченька, иди,- обняла Надежда Михайловна Клару.- Завтра поговорим обо всем… Иди!
– Иду, мама. Я презираю тебя, отец! Слышишь? Презираю!
Клара выскочила из кухни, сорвала с вешалки плащ, метнулась в коридор.
– Ты куда?- раздался окрик Евгения Константиновича.- Я тебе запрещаю! Вернись сейчас же!-он подскочил к дочери, с силой оттащил от двери.- К своему
– Поздно, отец!- сказала Клара.
Евгений Константинович схватил ее за руку, втолкнул в комнату, запер на ключ. Шагнул к двери, ведущей в кабинет, потом неожиданно замер. «Все, кажется, все… Долгова выгнали из милиции… Похоже, и до меня добрались… Вызывают… в девять… завтра… Неужели?!..»
24.
Клара сильно застучала кулаками.
– Открой, слышишь? Открой!
Никто не ответил. Клара прижалась к двери и тихо позвала:
– Мама! Мама! Почему ты молчишь? Мама!
Наконец Клара отошла к окну, оглядела комнату так, будто впервые оказалась в ней, потом присела на кровать.
На улице затухали звуки. Гасли огни в окнах дома. Вдали янтарной бисерной цепью уходила в небо телевизионная вышка.
За стеной, на кухне, послышался звон разбитого стекла. Клара прильнула ухом к холодным обоям, постучала три раза: точка-тире, точка-тире, точка-тире. Она выстукивала так, когда болела, мать тотчас прибегала к ней.
На этот раз Клара не услышала знакомых шагов в коридоре, дом был погружен в непривычную глухую тишину.
«Что же делать? Что же де-елать?! Может, вылезть в окно? Ну конечно, можно, это же так просто!»
В распахнутое окно хлынул сырой пронизывающий ветер. Со стола полетели на пол газеты и тетради, зашелестели страницы учебников.
Клара легла на подоконник, глянула вниз. До земли было далеко - метров восемь или десять.
«Высоко… Не смогу… Разобьюсь…»
Клара подбежала к стенке, смежной с кухней, снова постучала. Не дождавшись ответа, подошла к двери, позвала прерывающимся шепотом, почувствовав внезапно, что мать в коридоре, около двери.
– Мама! Мама!…
Через несколько секунд, словно сквозь толщу ваты, в комнату проник слабый голос Надежды Михайловны:
– Спи, доченька, спи.
– Открой дверь. Мне нужно уйти.
– Не могу, доченька.
Ключ у отца. Ты спи, спи.– Отец у себя?
– Да.
– Возьми ключ.
– Что ты, господь с тобой, доченька!
– Мне нужно, мама!-крикнула Клара.- Понимаешь, нужно!.. Возьми ключ, слышишь? Сделай это для меня, мама. Ты говорила, что любишь меня. Я верю тебе, слышишь?
В коридоре восстановилась прежняя непривычная тишина. Она, казалось, обволокла все мягкой пеленой. Клара едва уловила глубокий вздох.
– Хорошо, доченька. Я попробую.
– Иди.
Надежда Михайловна возвратилась минут через десять.
– Я подсуну под дверь, откроешь сама, будто нашла запасной ключ в сумочке…
– Спасибо!
– Только тихо… Чтоб отец не услышал. Ключ положишь на коврик в передней.
– Хорошо, мама. Спокойной ночи.
Когда шаги матери стихли, Клара открыла дверь, взяла сумочку и на цыпочках вышла в коридор. У двери, оттягивая задвижку, услышала шепот:
– Доченька!
– Мама…- Клара в темноте обняла мать, прильнула щекой к ее щеке,-Мама, пойдем со мной… Совсем… Никогда, никогда не вернемся…
На руки Клары скатились слезы. Надежда Михайловна плакала. Тихо, безутешно.
– Доченька…
– Пойдем!
– Нет, нет… Мне некуда идти… Прости нас, доченька…
Клара тихо выскользнула на лестничную площадку и закрыла за собой дверь.
У калитки сорокинского дома Клара остановилась, посмотрела в щель, словно что-то можно было разглядеть во дворе под черным пологом устоявшейся ночи, нерешительно нажала на кнопку звонка, подождала немного, нажала еще и еще раз, потом постучала, потом еще раз постучала.
В доме вспыхнул свет, послышались быстрые шаги. Клара прильнула к щели, увидела Николая и едва не лишилась чувств от радости и волнения.
– Ник, ты дома? Я думала, что не застану тебя… Неужели это ты?
Николай распахнул калитку и долго, ничего не говоря, смотрел на Клару. Наконец протянул к ней руки, выговорил с трудом и с болью:
– Я знал, что ты придешь… Знал. Спасибо!
– Это тебе спасибо. Понимаешь? Тебе!