Дважды войти в одну реку

— И что это за работа?

— Работа как работа. Ежегодно сопровождать нобелевских лауреатов до Стокгольма и обратно…

Старина Гарри с уважением посмотрел на полковника.

— А когда я выздоровел, — продолжил Грызь, — меня прикомандировали к вам.

— Вы хотите сказать, что наша встреча случайна?

Грызь пожал плечами.

— А чёрт его знает. Вероятно, случайна.

— Послушайте, Петр Петрович! Вы не знаете, почему среди нобелевских лауреатов нет имён создателей новых видов вооружения? Награждают же у нас старика Калашникова орденами и медалями за то, что он создал автомат, из которого были убиты миллионы людей… Как это, наверно, здорово, изобретать оружие, которое потом снесет башку какому-нибудь несчастному афганцу или израильтянину. Конечно, заслуги Калашникова перед страной велики, и автомат превосходный… но как подумаешь, жутко становится… словом, ведь изобретатель, конструируя оружие, не может не думать о том, что он, в сущности, планирует убийство. Из его автомата убито людей больше, чем погибло при бомбежке Хиросимы и Нагасаки. Оружие должно убивать как можно больше людей, это понятно, в этом смысл боевого оружия. Но награждать за это… я думаю, это в высшей степени безнравственно. А Калашников изобретает сатанинский автомат и становится национальным героем. В двадцать первом веке…

— То, что вы говорите, можно объяснить лишь похмельным синдромом… Простите, но вы демагог!

— Вы думаете, я обижусь? Да, я демагог! И горжусь этим…

После бритья, душа и двух стопок виски с горячей и острой закуской старине Гарри стало настолько хорошо, что он приступил к процедуре одевания.

Полковник стоял у окна и жевал соленый сухарик.

Когда он увидел, во что облачился Зубрицкий, то замер с открытым ртом.

— Вы что, собираетесь в этом ехать в Москву?

Старина Гарри стоял вполоборота к огромному зеркалу. Он приосанился и стал рассматривать себя самым внимательным образом. Из зеркала на него с надменным видом взирал пожилой мужчина, облаченный в черную фрачную пару.

— А что? Не вижу ничего предосудительного в том, чтобы отправиться в родные пенаты в таком виде. Мне кажется, я никогда так хорошо не выглядел. Я одет по моде и выгляжу весьма презентабельно. Хотя фрак немного и помят… Может, отдать его в глажку? Как вы думаете, еще успеем?

— Знаете, на кого вы похожи? На подвыпившего уличного жонглера, забывшего наложить на лицо грим из серебристой пудры. Не хватает только обручей, стеклянных шаров, булав и котелка на голове…

— Котелок? Это мысль! Не знаете, где его можно приобрести?

— И ещё…

— Ну?..

— Шведские газеты пишут…

— Господи, да вы ещё и шведский язык выучили?!

— Пришлось… — потупился Грызь.

— И что ж там пишут?

— Описывая церемонию вручения вам Нобелевской премии, обозреватель "Афтонбладет" не удержался от злорадства. Он написал, что о вашем выходе на сцену изумленный зал узнал, когда за кулисами раздался цокот, предвещавший победоносное появление нобелевского лауреата верхом на кобыле. Оказывается, это вы так цокали подковками!

— Что ж тут удивительного? Я всегда оснащаю каблуки железными подковками. Подковки — это очень практично: каблуки не снашиваются. А звук, который они издают при ходьбе, отлично действует на меня, хочется…

— Хочется скакать? — съязвил Грызь.

— Нет, правда, это постукивание подковок придает мне уверенности. Как-то даже дисциплинирует меня. Призывает к порядку. Особенно это помогает после пьянки. Представляешь себе, что ты не какой-то занюханный завлаб, поутру плетущийся на работу, а лихой гусар, танцующий мазурку с прекрасной дамой.

— Все это так, но все подумали, что организаторы без ведома короля изменили привычную и давно всем осточертевшую процедуру награждении и решили орнаментировать ее появлением на сцене непарнокопытной животины, чтобы как-то расшевелить полусонный бомонд. Вы вылетели на сцену, сделали по ней два круга и застыли перед королем. Никто и подумать не смел, что нобелевский лауреат будет носиться по сцене и громыхать копытами, как цирковая лошадь…

— Весьма остроумно!

— Журналист еще заметил, что никто не ждал о вас столь короткой нобелевской речи.

— Вот же врун! Да все только и мечтали, чтобы я побыстрее закруглился.

— После того, как вам вручили медальку, вы выпалили сварливым тоном: "Как говорится, лучше поздно, чем никогда…", подмигнули королю и стремительно удалились.

— Вы забыли сказать, что я сорвал заслуженные аплодисменты от благодарной публики!

— Все подумали, что вам не терпится покончить с официальной частью и перейти в банкетный зал, чтобы напиться. Что, как я вам уже докладывал, вы и сделали…

— И, заметьте, правильно сделал!

Глава 48

…Летели первым классом. Оба крепко выпили. И тут собеседника старины Гарри потянуло на откровенность. Он признался, что на самом деле он не Грызь. Несмотря на полное внешнее сходство.

— Настоящий майор Грызь после вашего кофе так и не выбрался из Склифа. Вы понимаете, что это значит?

— Это значит, что кофе я заварил на славу. А несчастный майор? Он что, умер?

Лжегрызь долго смотрел на старину Гарри. Наконец произнес:

— Вы поняли, что я имел в виду, когда сказал, что я не Грызь? То есть, что я не совсем Грызь?

Старина Гарри апатично пожал плечами. Далось ему это нелегко. Он почувствовал, что его собеседник не лжёт. То есть, не лжёт сейчас. К прочим же его словам нужно относиться с осторожностью. Это означает, что, по всей видимости, всё остальное ложь. Включая липовый рассказ о его, старины Гарри, пьяных безумствах. И захватывающее повествование о попытке остановить правительственный кортеж, наверняка, тоже ложь. И реанимация. И посольский кот…

— Кот не ложь, — заявил Грызь-2, - вас еле отодрали от несчастного животного. Вы сосали ему ухо…

Старина Гарри изучающее посмотрел на собеседника:

— И как же мне теперь вас называть?

— А так и называйте. Полковник Грызь. Можете Петром Петровичем. Меня так и мсье Шнейерсон называл.

Помолчали. Старина Гарри делал вид, что внимательно прислушивается к ровной работе реактивных двигателей. А те, и вправду, гудели мерно и очень убедительно.

— Не стоит принимать мои слова о несчастном полковнике и его смерти совсем уж буквально, — нарушил молчание попутчик старины Гарри, — всё не так примитивно, как вам может показаться. Грызь не умер. То есть, он в общем-то, конечно, умер, но… Как бы это вам объяснить… Короче, я перешел в Грызя. А он — в меня. Грызь как бы стал частью меня. Влился в меня со всеми своими потрохами, своей жизненной историей и всем прочим, что позволяло называть его человеком, известным вам как Петр Петрович Грызь. Учитывая, что особых отличий между нами и вами, людьми, собственно говоря, нет, то согласитесь, осуществить такое превращение не представляло особого труда. Мы и не такое можем, поверьте. Таким образом, по большому счету, я и есть всё-таки Грызь. Так мне кажется. По крайней мере, в настоящий момент… А вообще-то у меня имен много. А масок, сами понимаете, э-э! — чёрт замахал руками. — Масок и не счесть. Их, Гарри Анатольевич, столько, что, поверьте, иной раз сам путаюсь и не могу понять, кто я… Такой вот, с позволения сказать, забавный кунштюк. Вопросы есть?