Две любви Саныча
Шрифт:
Никто не появлялся. Прохожих мимо нашего плетня проходило все меньше. У машин прощальной насмешкой зажигались фары. Птицы растворились в сумерках, как капли акварели в воде.
Мы усиленно молчали и пили водку. Дамы за соседним столиком шушукались и хохотали.
Становилось завидно. Водка брала свое. Хотелось веселья и какого-нибудь сумасшествия. Даже такого, которого всеми силами стараешься избежать.
– Ну что? – спросил я Саныча. – Зовем?
Он кивнул быстрее, чем я договорил.
Я обернулся на три четверти. Хмель делал мое лицо добрее и дружелюбнее, а лица дам…
Соседки притихли, увидев эту улыбку.
Они все поняли.
– Девушки, а может, к нам? – без околичностей спросил я. – Или мы к вам?
Кажется, минуты не прошло, как мы сидели за одним столиком, сгрудив бутылки и закуски.
Тут же легко, как во сне, перезнакомились. Старшую звали Аня, ее подругу – Инна. Стали пить за знакомство, пошел обычный разговор. Нужды сдерживать хмель не было, задачу свою, пусть и с изъяном, я выполнил, поэтому дальше все пошло без моего участия и как-то удивительно целенаправленно.
– Что празднуем? – кажется, спросил я.
Ответа не помню. Бойко отвечала Аня, она же и вела теперь эту ладью.
Присмотревшись, я решил, что в молодости она была очень даже хорошенькая. Но, когда она встала и пошла зачем-то в кафе, открылись плоские пустоты штанишек на ее нешироком заду. Это было печально, хотя, судя по виду Саныча, печаль его как раз и покинула.
Я успокоился и отдался чужим веслам. Быстро темнело, было смешно и нескучно. Терраса все глубже опускалась в космические глубины ночи. Голоса женщин мешались с запахом их духов и с летом, плавно и бездумно кружившимся вокруг нас. И в этом кружении я пропадал, как в обмороке.
А потом вдруг все изменилось, в ноздри мне ударило знакомым запахом, и я увидел, что мы сидим в гараже у Саныча. В том же составе, и на столе высится шеренга из бутылок, приобретенных явно не на наши средства.
Инна сидела возле меня на шатком табурете, прочно рассиженном Вовой Брагиным. Саныч с Аней как-то интенсивно и парно передвигались взад-вперед, из чего было ясно, что выбор уже сделан.
Наливали, пили, курили безостановочно. Саныч и его «выбор» все куда-то бесконечно выходили, судачили на свежем воздухе. Я не вникал. Я сбросил с себя всякую ответственность и отдыхал, ровно ни о чем не думая.
Но рядом сидела девушка, и меня это к чему-то да обязывало. В моем восприятии она была не более чем собутыльник. Столь крупные формы я не мог обнимать даже мысленно. Но все же мы были людьми, а людям, да еще пьющим, положено разговаривать.
В течение следующих пяти минут выяснилось, что она замужем, что муж ее сейчас в отъезде, а ребенок у матери, и она проводит вечер с сослуживицей, а живет поблизости – дом через две остановки.
Про дом было неинтересно, я никуда не собирался. Но сказал, совершенно не думая:
– Обманывать нельзя.
– Можно, – спокойно возразила она.
Я очнулся и посмотрел на нее внимательнее. Вместо диванной подушки я вдруг увидел яркие темные глаза. Красивые глаза, и ума в них было гораздо больше, чем того требовали гаражные реалии.
–
Что ты здесь делаешь? – спросил я.– То же, что и ты, – ответила она, не удивившись идиотизму вопроса.
– То есть пьешь? – уточнил я.
– Нет, – сказала она. – Хорошо провожу время.
Она была умна, да еще и остроумна, и это меня отрезвило на время.
Вернулись в который раз Саныч с Аней. Они держались чинно, как верующие в храме, но что-то с ними уже произошло. Лицо Саныча счастья пока не выражало, но в горделиво нахмуренных бровях ясно читалась гарантия надежды.
Голова Ани словно приклеилась к его плечу, и говорила эта голова неумолчно. От меня она будто пряталась, или я на нее не смотрел – неважно. Важно было то, что она находилась у плеча Саныча, и, судя по всему, там она собиралась пребывать и далее.
Добрый путь!
Меня тянуло поговорить с Инной. Но вместо этого мы начали целоваться. Может, я хотел подать пример Санычу, не помню. Или Инна, скорее всего, хотела подать пример мне.
Не вставая со своих мест, мы целовались, как школьники, без объятий.
Полные женщины знают толк в поцелуях. Лакомки, они и здесь продолжают свой пир. Они всасывают губы, как пастилу. И смакуют, не торопясь проглотить.
У нас ничего не могло получиться. Глупая затея. Хмель – он дурачил ее, не я. Как только моя рука втыкалась в гирлянду складок на ее боку, она тут же отдергивалась, как от горячего. И с этим я ничего не мог поделать. Я привык к другому, и невозможно было изменить свой тактильный набор, не содрав с себя заживо кожи.
Кажется, она об этом догадывалась. Мне было неловко. Она ведь многим желанна, говорил я себе. Вон, муж есть, наверняка, поклонники. А целуется как! Что из того, что ее талия на несколько сантиметров шире чьих-то там предпочтений? Получается, мы любим не человека, а сантиметры? Стыдно и нечестно.
Но это было пустое. Поцелуи продолжались, но уже и заканчивались, в отличие от выпивки. Ее, к счастью, было в избытке, и она меня в конце концов и переманила, верная, как старая любовница.
Остаток вечера задержался только в памяти Саныча. Я от него был счастливо избавлен. Как-то доехал домой, как-то улегся, даже раздевшись, – и все.
Глава 4. Новая жизнь
С неделю прошло, не меньше, прежде чем я добрался до гаража. Любопытство покалывало, не скрою. Потому и не звонил, чтобы узнать про все сразу.
Но догадывался: что-то есть.
Приехал пораньше, к концу смены. Сидел на лавочке, курил, посматривая на табло заводских часов. На той стороне проходной накапливался народ, наплывал, как рыба в сеть. Когда настала заветная минута, весь поток заколыхался и слитно двинулся на гребенку турникетов, рассекаясь ею на длинные, волнистые пряди.
По заводскому скверу потекли реки и ручейки трудящихся. Я смотрел внимательно, иногда кивал: немало кто из них отмечался в гараже у Саныча.
Мой основательный друг не спешил. Должность мастера не позволяла ему выскакивать в числе первых. Он появился, когда поток разрежился до полной прозрачности, и шагал неторопливо, высоко неся свой полированный череп.