Две невесты Петра II
Шрифт:
Крепко прижав к себе собачонку, Иван вернулся в дом. Передавая это грязное взъерошенное существо лакею, он приказал немедленно вымыть его и накормить…
Глядя на то, как Шарлотта (так звали собаку), вымытая и расчёсанная, жадно хватала кусок за куском, князь Иван уже знал, чем и как он привлечёт к себе великого князя.
Когда князь Иван явился во дворец, Пётр Алексеевич был занят. У него в классной комнате — небольшом помещении, тесно заставленном шкафами, столом, стульями, где вся стена была завешана географическими картами и какими-то рисунками, — находились светлейший князь Александр Данилович Меншиков и вице-канцлер Андрей Иванович Остерман [9] .
9
Остерман Андрей Иванович (Генрих Иоганн) (1686— 1747) — граф, вице-канцлер, генерал-адмирал, видный дипломат времён Петра I, член Верховного тайного совета при Екатерине I и Петре II; сослан в г. Берёзов, где умер.
— После, после, — коротко сказал великий князь, махнув рукой, — сейчас другое.
Александр Данилович и назначенный воспитателем к великому князю Остерман обменялись многозначительными взглядами.
— Что так поздно? — спросил великий князь Ивана. — Я уж обеспокоился, не захворал ли ты или, может, как в прошлый раз, тебя лошадь зашибла.
— Нет-нет, — с улыбкой ответил князь Иван, — ничего такого со мной не случилось, а приключилась совсем другая преинтересная история.
— Преинтересная история? — с любопытством переспросил великий князь.
— Весьма, весьма прелюбопытная, — всё так же улыбаясь, ответил князь Иван.
Меншиков с Остерманом внимательно прислушивались к разговору.
Иван молчал, не решив для себя, стоит ли ему рассказывать историю с собакой в присутствии наставников великого князя.
Тот, видя нерешительность Ивана, и, очевидно, поняв, что он не может или не хочет говорить при вельможах, сказал, обращаясь к Меншикову:
— Вы, батюшка, не гневайтесь, мы только на минуточку выйдем с князем Иваном, и я тут же ворочусь к вам.
Он мило улыбнулся простодушной детской улыбкой, за которой скрывалось любопытство и нетерпение поскорее расспросить князя Ивана о том, что так надолго задержало его.
Они вышли из комнаты в широкий коридор, куда выходило несколько дверей. Одна из них была приоткрыта, и из-за неё доносились громкие голоса дежурных офицеров.
Великий князь, взяв Ивана за руку, отвёл его в дальний угол коридора, где они спрятались за плотной тёмной шторой.
— Ну говори, говори же скорее, Иванушка. Знаю, что не опоздал бы, если бы не важная причина.
— Да уж и не знаю, ваша светлость...
— Перестань, перестань, — прервал его великий князь. — Не называй меня так, когда мы с тобой одни. Сколько раз уж я тебя просил: зови меня просто — Петруша.
— Как изволите приказать, — улыбнулся Иван.
— Ну так говори, говори же, что приключилось с тобой?
— История-то, может, совсем пустяшная, но очень уж небывалая.
— Так что ж это за небывалая история? — всё с большим нетерпением повторил великий князь.
— Видите ли...
— Нет-нет, просто Петруша, а то и слушать не стану и дружить с тобой не буду, — капризно произнёс Пётр Алексеевич, рассерженно топнув ногой.
— Хорошо, хорошо, Петруша, — мягко произнёс князь Иван.
— Как славно ты сказал «Петруша», — обрадовался великий князь. — Так меня только сестрица Наталья
зовёт, и больше никто.Услышав историю о собаке, которая сама нашла оставившего её в Варшаве Ивана, великий князь был растроган до слёз.
— Сама, сама она пришла к тебе, — повторял он без конца. — Да как она, Иванушка, нашла-то тебя? Ведь столько вёрст от Петербурга до Варшавы? — И он с удивлением смотрел на Ивана, словно ожидая от него разрешения столь трудной задачи.
— Сам не пойму, как такое крохотное создание отыскало меня.
— Послушай, Иванушка, ты сейчас же, не медля, ступай домой и принеси её сюда. Хочу и я на неё посмотреть.
С уходом великого князя Остерман и Меншиков снова обменялись многозначительными взглядами.
— Не нравится мне, ох, как не нравится эта привязанность великого князя к Долгорукому, — нахмурился Александр Данилович, в задумчивости барабаня пальцами по крышке стола, покрытого пятнами от чернил и красок.
— Думаю, беды здесь большой нет, — тонко улыбнулся Андрей Иванович. — Великий князь ещё слишком молод, дитя, в сущности, а князь Иван хотя и старше его, но ведь тоже очень молод, да и затейный такой: всегда что-нибудь новое для Петра Алексеевича придумает.
— Да-да, молод, молод, — повторил в раздумье Меншиков, всё так же барабаня пальцами по столу.
Остерман молчал.
— Так что ж это за программу для великого князя ты, Андрей Иванович, приготовил? — спросил Меншиков, наконец внимательно посмотрев на Остермана.
— Вот, извольте взглянуть, — любезно сразу же ответил Остерман, протягивая Александру Даниловичу длинный лист белой бумаги, весь исписанный ровным, аккуратным почерком.
— Нет-нет, — отстранил Меншиков руку Остермана, в которой тот держал лист. — Нет, Андрей Иванович, ты мне сам прочти.
— Как прикажете, — вновь едва заметно улыбнулся Остерман.
Поднеся бумагу близко к глазам и наклонив голову слегка набок, он принялся читать. Но тут же, оторвавшись от чтения, сказал, глядя серьёзно в лицо собеседнику:
— Для своей программы я позаимствовал рассуждения известного учёного из Италии — Макьявелли [10] .
— Хорошо, хорошо, — в нетерпении кивнул головой Меншиков. — Какая разница, кого, лишь бы была составлена с толком.
— Прошу меня простить за пояснение, — сказал Остерман, принимаясь за чтение. — Программа обучения и воспитания, заимствованная мною у итальянского учёного Макьявелли, — начал он чуть хриплым голосом.
10
Макьявелли (Макиавелли) Никколо (1469—1527) — итальянский политический деятель, историк и писатель.
Но по мере чтения голос его окреп, и он читал написанное с увлечением:
— «Обыкновенно, желая снискать милость правителя, люди посылают ему в дар то, что имеют самого дорогого или чем надеются доставить ему наибольшее удовольствие, а именно: коней, оружие, парчу, драгоценные камни и прочие украшения, достойные величия государей.
Я же, вознамериваясь засвидетельствовать мою преданность Вашей светлости, не нашёл среди того, чем владею, ничего более дорогого и более ценного, нежели познания мои о том, что касается деяний великих людей, приобретённое мною многолетним опытом в делах настоящих и непрестанным изучением дел минувших.