Две невесты Петра II

— Да так. Родилась-то она тогда, когда батюшка её, государь Пётр Алексеевич, был ещё не венчан с её матушкой.

— Верно? — всё более и более оживляясь, спросила княжна.

Казалось, что высказанная братом мысль о том, что, став государыней, она сполна рассчитается с цесаревной Елизаветой за её высокомерие, воскресила Катерину.

После ухода брата она ещё долго сидела, обхватив колени руками и склонив к ним голову.

Его слова, его убеждённость, его спокойствие поколебали её непримиримость, посеяли в душе смятение, она растерялась. Что ей делать? Упорствовать ли в своей любви к жениху, в своём желании поступить по-своему, другими словами, по своей любви, или, вняв доводам брата, подчиниться строгому приказу отца? Но тут её размышления прервались. Подчиниться чему? Ведь от государя ещё не было и намёка на какое-то особое к ней расположение. Из слов отца княжна поняла одно: это особое к ней расположение она, княжна Катерина Долгорукая, обязана создать сама. При мысли, что она, уже взрослая девушка, должна добиться любви царя-ребёнка, ей стало смешно, она даже улыбнулась сама себе, представляя, как она станет этого добиваться, но воспоминание о любимом человеке, которого ей предстояло оставить, вновь нагнало на неё грусть. Так, перемежая грустные мысли с какими-то неясными надеждами, она уснула. Сон её был короток и тревожен. Ей мерещилось, что она бежит туда, где ждёт её любимый, то кто-то неведомый останавливает её и, наклонив её голову, с силой пытается надеть на неё тесный металлический обруч. В страхе она просыпалась, ощупывала руками горячую голову и вновь забывалась в тревожном сне, полном неясных призраков, смутных желаний, сквозь которые всё отчётливее и отчётливее проступало только одно слово — КОРОНА.

Выйдя утром к столу, княжна Катерина была спокойна, тщательно причёсана и одета, как всегда.

И лишь необычайная бледность её лица выдавала в ней пережитое волнение. Ласково и покорно поздоровавшись с матерью и отцом, она села за стол подле князя Ивана, который, встав со своего места, ждал, пока сестра усядется рядом. Обеспокоенность князя Ивана мигом прошла, как только он увидел улыбку на бледном лице сестры.

За завтраком говорил лишь князь Алексей Григорьевич. Прасковья Юрьевна вступала в разговор только тогда, когда он обращался к ней с вопросами, большей частью касавшимися хозяйственных распоряжений.

— Батюшка, — неожиданно прозвучал чуть охрипший голос княжны Катерины, — дозвольте мне вместе с братцем уехать.

— Это куда ж князь Иван изволит отбыть? — настороженно спросил старый князь.

— Нужда мне ехать до государя. Надо бы в царском лагере охотников побывать.

— Это какая ж такая нужда вдруг приспела?— спросил Алексей Григорьевич, подозрительно оглядывая сына.

— Да испанский посол де Лириа одолел совсем. Требуется ему государь, и всё тут. Хочет знать, когда его величество пожалует в Москву, не то грозится совсем уехать.

— А, этот, — успокоенно ответил Алексей Григорьевич. — Ну ничего, ничего, никуда не денется.

— Ну так можно мне с братцем в царский лагерь ехать? — вновь попросила княжна Катерина, пристально глядя на отца.

— Отчего ж нельзя? Можно, можно, поезжай, княжна, прогуляйся малость, а то всё дома да дома, — ответил старый князь. — Вон и лицо совсем побледнело, — добавил он, почти ласково взглядывая на дочь.

Брат и сестра вышли.

— Правильная у нас девка Катерина, — сказал жене князь Алексей.

— Жаль её, сердешную, — отозвалась Прасковья Юрьевна на слова мужа. — Вон бледненькая какая, небось проплакала всю ночь над своей судьбой.

— Нашла об чём плакать! Да любая другая девка на её-то месте рада-радёшенька была. Да и наша Катька своего не упустит, не тот характер, чтоб от такого отказываться. Это Ваньке у нас ничего, кроме баб, не надобно. А она нет! Она вся в меня!

Прасковья Юрьевна молчала.

Глава 5

Поросшая травой лесная дорога с глубокими колеями от многочисленных телег вывела княжескую коляску на обширную поляну, с трёх сторон окружённую тёмным лесом, казавшимся непроходимым. Коляска остановилась возле длинного сооружения из неокоренных стволов тоненьких осин и берёз, вместо крыши была натянута потемневшая от дождей парусина. Из глубины этого сооружения доносились громкие мужские голоса. Как только коляска, в которой ехали князь Иван и его сестра, остановилась возле этого строения, как выяснилось потом, конюшни, появились несколько конюхов. Узнав князя Ивана, они приветствовали его громкими радостными возгласами. Сойдя на землю, князь Иван дружески поздоровался с встречающими, помог сестре выйти из коляски. Появление молодой, нарядно одетой княжны вызвало некоторое замешательство. Кто-то с любопытством разглядывал красивую девушку, а те, кто узнали княжну, низко ей поклонились.

Ступив на землю, княжна Катерина с удовольствием сделала несколько шагов, разминая затёкшие от долгого сидения ноги. Служители „бросились выпрягать лошадей, беспрестанно рассказывая о всех новостях жизни в лагере. Как и ожидал князь Иван, государь со всей свитой, собаками, псарями, лошадьми с раннего утра был на охоте. На вопрос князя: «Когда обещал вернуться?» — ответили, что обычно вся охота возвращается к вечеру.

— Государь и ночь бы охотился, — сказал пожилой низенький конюх, — да собакам отдых требуется. — Он улыбнулся.

— А сам-то государь может и сутки в поле быть без еды? — засмеялся князь Иван.

— Он-то? Он может! — утвердительно кивнул головой пожилой конюх.

Княжна Катерина, оглядываясь кругом, пошла к дальнему краю поляны, где стоявшие плотным кольцом телеги привлекли её внимание. Подойдя ближе, она увидела и людей, суетящихся возле телег. Остановившись, княжна с любопытством наблюдала за происходящим. На телегах были разложены разные товары: от деревянных больших и маленьких кадушек до женских украшений, сделанных довольно искусно из кожи, бисера, кружев. Возле товара сновали мужики и бабы, торгуясь, споря, примеряя. Как позже узнала княжна, такой базар всегда сопровождал государеву охоту. Вернее, государев лагерь привлекал к себе торговцев из ближних и дальних деревень, а те в свою очередь манили покупателей. Оживлённый торг стихал лишь к вечеру, когда царская охота возвращалась в лагерь, поскольку торговцам было известно, что государь не терпел торговой суеты рядом со своей охотой.

Княжна Катерина с интересом разглядывала женские безделушки. Некоторые ей очень понравились, но, несмотря на все уговоры торговок, она ничего не купила. Подойдя к возу, на котором в больших и маленьких берёзовых туесках продавались ягоды, она выбрала небольшой туесок, доверху наполненный крупными красными ягодами душистой земляники, и купила его.

— Ешь, красавица, — говорила ей, подавая туесок, молодая краснощёкая крепкая баба, до бровей повязанная белым платком. — Сама собирала, — продолжала она, — ягодка к ягодке. Ешь, ешь, красавица.

Взяв туесок с земляникой, Катерина направилась обратно к конюшне, где князь Иван всё ещё беседовал с конюхами.

— Гляди-ка! — весело вскричал он, увидев подошедшую княжну. — Сестрица уже и ягод насобирала. Когда успела?

Продолжая балагурить, он запустил руку в туесок и поддел большую горсть спелых ягод.

— Вкусно! — сказал он, опрокинув в рот всю горсть сразу и протягивая руку за следующей порцией.

— А ты, ваше сиятельство, так-то все ягоды у сестрицы отберёшь, — заметил князю Ивану всё тот же словоохотливый конюх.

— Ничего-ничего, пусть ест, там ещё много ягод осталось, — махнула она рукой в сторону телег.

Солнце ещё не спряталось за полосой чернеющего леса, когда поляна огласилась собачьим лаем, ржанием коней и громкими голосами людей, возвращавшихся с охоты. В лагере всё пришло в движение, все засуетились. Те из царского окружения, кто не ездили на охоту, поторопились выйти из палаток, тесно одна к другой разместившихся в центре поляны, и спешили встретить усталых охотников. Тут же сновали конюхи, лакеи, повара, оставившие на время свои котлы, под которыми с утра уже был разложен огонь и в которых что-то кипело, варилось и жарилось, издавая дразнящий запах вкусной еды.