Две полоски
Шрифт:
– Говорил, - внезапно отозвалась Аленка.
– Да?!
Не помню такого. Только сейчас я осознал, что был невероятно скуп на комплименты. Наверное, я ни разу не сказал Аленке, что она сказочно красива и сводит меня с ума.
– Ты говорил, что у меня отличная задница. И зачетные ножки. А еще ты говорил…
Аленка замолчала, не завершив фразу. Но я сразу вспомнил тот момент. Я стою у машины, она проходит мимо, я делаю непристойные комплименты и сообщаю, что я бы вдул.
Гоша прав. Я веду себя как самоуверенная скотина. И он снова прав в том, что это работает. Аленка тогда поехала со мной! Правда, у нее были свои причины
– Извини, - выдал я.
– Не извиняйся.
– Это было грубо.
– Это было то, что нужно.
– В смысле?
– Смотри!
Аленка указала глазами куда-то за пределы террасы, на которой мы сидели. Я проследил за ее взглядом, но ничего не увидел.
– Что?
– Какой красивый закат! Чудесный вид. Ты выбрал идеальное место для первого свидания.
Как ловко она сменила тему! И снова сделала мне комплимент. И у нее это получилось легко и изящно, не то что у меня. Я настоящий троглодит!
***
Алена
И кто тянул меня за язык? Зачем я вспомнила тот вечер, и те сомнительные, хотя и лестные комплименты Мирона? Я не готова обсуждать то, что тогда случилось! Я до сих пор переживаю, что Мирон мог посчитать меня девушкой облегченного поведения. Я села в машину к первому встречному! Я переспала с тем, кого знала всего пять минут, даже не спросив имени.
Он может решить, что для меня это нормально. И пусть он знает о том, что случилось до этого и как я была расстроена. Все равно, как говорится, осадочек остался. Я очень боюсь, что остался.
Как назло, в голову полезли воспоминания. Например о том, как Мирон, который тогда был для меня брутальным незнакомцем в косухе на голое тело, прижимался ко мне в лифте. Уже тогда я почувствовала, что его достоинство меня удивит.
И оно, действительно, поразило меня до глубины души! И размерами, и выносливостью и теми акробатическими способностями, которые проявились позже.
Боже, ну о чем я думаю!
В данную секунду я почему-то вспоминаю, как гоняла Мирона по всему дому, потрясая ножницами. И меня совершенно не смущало то обстоятельство, что на нем не было абсолютно никакой одежды. Я тогда была так зла, что легко могла пустить в ход ножницы и отчекрыжить это самое достоинство под корень!
И была бы неправа.
***
Мирон
Аленка смотрела на закат и вертела в руках длинную хлебную палочку, выуженную из хлебной тарелки. Я тоже пытался проникнуться красотами природы, хотя бы для того, чтобы поддержать интеллигентную беседу на эту нейтральную тему.
Но закат мне совершенно по барабану! Меня волнуют глаза Аленки, в которых отражаются малиновые отблески. А еще больше - ее губы. В начале вечера они были слегка подкрашены, а сейчас помада стерлась. Но свет заходящего солнца сделал их пунцовыми. Как они меня манят!
Особенно сейчас, когда на ее губах блуждает легкая улыбка. О чем она думает, хотел бы я знать?
– О чем ты думаешь?
– выпалил я.
Почему бы не спросить? А вдруг ответит?
Аленка смутилась, начала еще активнее вертеть в руках хлебную палочку, поднесла ее к губам, замерла…
О, боги! Неужели она не специально?! Не может быть, что она случайно касается губ длинным продолговатым предметом, почти облизывает его… Дровосек, в последние пятнадцать минут притихший, дернулся, вскочил и практически заорал: хватит издеваться! Я сейчас сдохну от недотраха!
Облизывать при мне хлебные палочки противозаконно!Аленка впилась в палочку зубами и с хрустом ее откусила. Дровосек упал с ощущением, что ему перегрызли горло.
Да, я сейчас думаю преимущественно членом. Мечтаю повторить все те непристойности, что мы практиковали с Аленкой в наш феерический первый раз. И, конечно, добавить новых! У дровосека уже заготовлен список.
А Аленка, наверное, предается совершенно невинным мечтам. Думает о радугах и единорогах. Или о чем там думают скромные девочки с чистыми голубыми глазами.
Аленка так и не ответила на мой вопрос. Улыбнулась еще более загадочно, оставила, наконец, в покое хлебную палочку и попросила подошедшую официантку принести зеленый чай.
***
Алена
Мирон как будто чувствовал, что мои мысли унесло в совершенно неприличном направлении. Спросил, о чем я думаю.
Конечно, я не скажу!
Я никак не могла отделаться от воспоминаний обо всех тех непристойностях, что мы вытворяли в прошлый раз. Как я сама сняла водолазку - ту самую, что на мне сейчас. Как он посадил меня на комод, щелчком пальцев расстегнул лифчик, задрал юбку и уже через пять минут заставил биться головой о стену в сладостных судорогах.
Я вспоминаю об этом, и мои соски наливаются тяжестью, горят и страстно хотят вырваться из плена водолазки.
– Ты любишь зеленый чай?
– спросила я Мирона, стараясь унять охватившую меня дрожь.
– Что?
– как будто очнулся он.
Перед этим мы, наверное, минут пять молчали. Но это было совсем не такое молчание, как в начале свидания. Тогда нам было неловко, мы не могли подобрать слов. А сейчас… сейчас молчать было вполне комфортно.
Правда, приходилось отбиваться от бесстыдных мыслей. Говорю за себя. О чем думает Мирон, я не знаю. Может, размышляет о каких-нибудь рабочих вопросах. Он упоминал, что у фирмы какие-то проблемы.
– Зеленый чай, - повторила я.
– Он тебе нравится?
Официантка как раз поставила перед нами чайник и две чашки.
– Я пью все, - выдал Мирон.
И налил нам чаю.
– Ты устала?
– спросил он.
– Немного.
Я еле удержалась от зевка, и он это заметил. Не то чтобы я хочу спать… Но мой организм привык в это время вырубаться.
***
Мирон
Похоже, Аленка сломала мой радар.
Она весь вечер подавала противоречивые сигналы, я никак не мог понять, как она настроена завершить наше первое свидание. Временами мне казалось, что в ее глазах тлеют искры горячего желания, и она совершенно неслучайно так соблазнительно гладит бокал или облизывает хлебную палочку.
А потом она говорила что-нибудь про закат, или зевала, или смотрела на меня абсолютно невинным взглядом. И я думал: нет, я ошибся. У нее и мыслей нет о продолжении вечера с железным дровосеком.
Всю дорогу, пока мы ехали домой, я боролся с желанием положить ладонь на ее коленку. “Это первое свидание, - твердил я себе.
– Надо соблюдать правила. Я обещал Аленке не форсировать события”. Если я начну лапать ее коленки, значит, нарушу собственное обещание. А я привык держать слово.
Дровосек, между тем, активно протестовал против моего благоразумия. Он то и дело дергался, как припадочный, пытаясь поднять башку. И мне стоило немалых усилий каждый раз его утихомиривать.