Две половинки темной души

– Но бегство тоже не выход. Ты не можешь скрываться всю жизнь.

– И все же я попробую. Деньги на левый паспорт у меня есть, знакомые, которые помогут его выправить, – тоже.

– Что ж… как знаешь, – сказал Роман.

– Отдохну немного и свалю. Только надо пару звонков сделать, прежде чем телефон выкину.

– Зачем выкидывать? – округлила глаза Таня.

– Запеленгуют по нему меня. – Илья шумно выдохнул. – Ладно, пойду я.

– Куда?

– Позвоню, потом полежу часа три. Спать не смогу, наверное, но хоть отдохну. Давайте прощаться.

– Сейчас?

– Лучше сейчас.

– Подумай еще разок, Илья, – сказал Рома. – Пока будешь отдыхать.

– Нет, я все решил. Прощай!

– Прощай.

Они обменялись кивками. Руку друг другу не пожали.

– И ты, Дэн!

Младший помахал Илье искусственной рукой.

Сестер Илья расцеловал. И, развернувшись, зашагал к корпусу. Остальные посидели еще какое-то время в беседке. Но разговор не клеился, всем было неуютно, и через четверть часа они последовали примеру Ильи.

Глава 14

Дэн сидел на подоконнике и грыз семечки. В раннем детстве, когда еще жил в России, он очень их любил. Но Таня не давала ему семечек. Он не умел их чистить и ел с кожурой, от чего, по мнению сестры, у него мог воспалиться аппендикс. Дэн клянчил их у бабушек, что сидели у подъездов. Или воровал из кармана сторожихи, когда находился в интернате. Переехав в Америку, Дэн о семечках позабыл. И вот, вернувшись на родину, вспомнил. Сразу по приезде купил целый пакет. Сгрыз их зараз, засыпав шелухой весь гостиничный номер.

Сейчас в его руках был другой пакет, приобретенный в баре турбазы. Дэн разгрызал семечки зубами, а шкурки выплевывал в окно. Точно как сторожиха из интерната.

Все разбрелись по комнатам и либо готовились ко сну, либо уже спали. Дэну же ложиться пока не хотелось. Или это семечки, зараза? Не оторвешься от них.

За спиной послышались шаги, Дэн обернулся:

– Мэри?

Сестра стояла босая, но в одеяле. Она закуталась в него с головой, как делала всегда, когда вставала ночью. Да и спала она обычно, зарывшись в него лицом и высунув ступни. Эта привычка осталась у нее с детства. Мэри боялась теней. Они казались ей привидениями. Дом, где они жили с приемными родителями, был окружен старыми вязами. В ветреную погоду их ветки качались, и тени от них метались по стенам спальни, наводя на Мэри ужас. Тогда-то она и стала укрываться с головой, чтобы не видеть «привидений». Но это не всегда помогало. Тогда она вставала, подходила с одеялом на голове к кровати брата и просилась к нему. С Дэном ей было не так страшно.

– Не спится? – спросил он у Мэри.

– Неуютно мне тут… – Она поежилась. – Комната холодная, сырая. А за окном мрачный лес. И деревья скрипят от ветра. Бррр…

– Вспомнились детские страхи?

– Нет, призраков я уже не боюсь. Просто меня постоянно что-то беспокоит. Посижу с тобой?

– Конечно.

Она забралась на подоконник.

– Будешь? – Он протянул ей пакетик с семечками.

– Нет, не хочу.

– Зря. Вкусно…

– Я хочу домой, – выпалила Мэри.

– Я захотел сразу, как только сюда приехал.

– Здесь все нам чужое.

– Да.

– В том числе и люди. Ты был во всем прав. Незачем было ехать сюда. Я дура. Признаю.

– Брось! – Он обнял ее. – Я не жалею, что мы приехали. Зато мы теперь точно знаем, что у нас не осталось ничего общего с нашими братьями и сестрой. Мне они чужие. И я забуду о них сразу, как только вернусь в Америку. У меня есть лишь ты.

– Но это неправильно. Ведь у всех нас течет одна кровь.

– Кто тебе самый близкий человек?

– Ты.

– А еще?

– Марлон.

– Но в нем течет другая кровь. Выходит, она ничего не значит.

Мэри посмотрела на брата с некоторым удивлением:

– Не думала, что услышу от тебя что-то подобное.

– Потому что я дурачок? – криво усмехнулся Дэн.

– Нет, не поэтому.

– Да ладно тебе! Я в курсе, что все, в том числе и ты, считают меня туповатым. В общем, я такой и есть. Я мало знаю, пишу с ошибками, да и говорю не очень складно. Но я не дурак. Я многое понимаю.

Тут Дэн встрепенулся:

– Смотри, кто идет! – И он указал на беседку, которая стояла в пяти метрах от корпуса. – Костя.

– Что-то в карман убирает.

– Вроде телефон. Звонил кому-то.

– Дочери, наверное. Ведь у него есть ребенок.

– Чтобы позвонить дочери, не нужно убегать на такое расстояние. Значит, не хотел, чтобы его услышала Таня. Вывод?

– Звонил жене, с которой до сих пор поддерживает отношения, или любовнице.

– Костя… как это по-русски… ходок? – Дэн проводил того взглядом. – Но хорош. Ничего не скажешь, хорош…

– Тебе он правда нравится?

– Очень. Костя сексуальный.

– Дэн, только не наделай глупостей!

– Не беспокойся. Я держу себя в руках.

– Я слышала это от тебя многократно, но ты умудряешься постоянно попадать в центр сексуального скандала. Чего только стоит твоя последняя выходка! Надо же было на вечеринке, устроенной моим журналом, затащить мужа редакторши в туалет и устроить там… – Мэри не договорила, замялась. – Это, Дэн, не Америка, где к геям относятся толерантно. Это дремучая Россия. За такие домогательства тебя здесь покалечить могут.

– Знаю, знаю, – успокаивающе проговорил Дэн. – И, ты видишь, веду себя, как паинька.

– Смотри у меня! – Она погрозила ему пальцем. – Ладно, я пошла спать. Ты скоро?

– Как только догрызу.

Она кивнула и удалилась. А Дэн остался сидеть на подоконнике клевать семечки и думать о Косте. Не чувствуй он себя в этой стране столь неуверенно, обязательно бы попробовал его соблазнить.

О том, что он не такой, как все остальные мальчишки, Дэн начал догадываться, когда ему исполнилось тринадцать. Одноклассники его только тем и интересовались, что девчонками, заигрывали с ними уже не по-детски, обсуждали их начавшие формироваться прелести, грезили о сексе или хотя бы петтинге. Тот, кому удавалось забраться в чьи-то трусики, тут же трубил об этом по всем углам, после чего становился героем. Дэн же был далек от этого. Барышни его не просто не волновали, а вызывали легкую брезгливость. И особенно их прелести. Хорошо, что у сестры тело оставалось детским, а то Дэн, чего доброго, и к ней бы свое отношение изменил.

В начале второй четверти в школу пришел новый педагог. Пожилой литератор скончался, и на его место взяли другого. Верней, другую. Звали ее Миранда Санчес. Тридцатилетняя пуэрториканка с гривой смоляных волос и фигурой «контрабас». Огромная грудь, пышные бедра и относительно тонкая талия. Сеньоре Санчес не мешало бы сбросить кило пятнадцать-двадцать, но она не считала нужным втискивать себя в современные стандарты. Ей нравилось ее тело. Поэтому Миранда охотно демонстрировала его: носила обтягивающие юбки выше колена и кофты, распахивающиеся на груди. Когда новенькая литераторша входила в класс, все мальчишки замирали. Казалось, они даже дышать переставали при виде аппетитных форм сеньоры Санчес. А после уроков обсуждали их с таким смаком, что некоторые особенно впечатлительные потом в туалет бежали, чтобы сбросить напряжение.