Две силы
Шрифт:
– Мы, Валерий Михайлович, не для черта, а для Бога стараемся, – сказал Еремей, и в его голосе мелькнули ноты какой-то строгости.
Валерий Михайлович промолчал: в самом деле – вот же выручили его – совершенно незнакомого человека… Почему не попытаться им выручить и другого… Впрочем, сколько раз Валерию Михайловичу приходилось попадать в такие положения, из которых даже он, при всей ясности его мышления, не видел абсолютно никакого выхода – и выход приходил вот от таких неожиданных людей, как Еремей с его сотоварищами… Да… в этой революции зло дошло до предельной в истории мира концентрации. Но и добро кристаллизуется в такие вот сгустки, как Еремей с сотоварищи…
– Там, значит, на горе, с той стороны,
– На эту, скажем галдарейку, можно и с этой стороны перебраться – не через перевал. Оттуда видно все. Вот только стрелять плохо – сверху вниз, попадание плохое, нужно бы пристреляться, я там как-то изюбря застрелил… С той стороны на эту галдарейку не забраться никак: стена и все тут. Словом – сиди, как в театре… А пока что и закусить можно: пурга заладила на весь день…
СТЕПКА ПО ТУ СТОРОНУ
Когда нездешняя сила выволокла Степку наверх, он опустился лицом к лицу с какой-то нечеловеческой образиной, и первое, что ему пришло в голову – это преисподняя. Впрочем, Степка находился в почти полусознательном состоянии. Сердце колотилось, как пойманный мышонок, и воздуху не хватило – в особенности на этой высоте. Нездешняя сила пригнула Степку к земле и нездешний голос прорычал:
– Катись на карачках, а то подстрелят… Ничего не соображая, ни о чем уже не думая, Степка пополз на четвереньках куда-то вниз, стукаясь то лбом, то коленями, то локтями о камни и чувствуя, что даже и его силы приходят к окончательному концу. Пули щелкали по отвесной каменной стене и, визжа противным визгом, разочарованно уносились куда-то в сторону. Степка не мог сказать, как долго пришлось ему ползти, когда нездешний голос прорычал:
– Ну, теперь вставай!
Степка, шатаясь, поднялся на ноги. Перед ним стоял медвежьего вида мужик с винтовкой в руке. Около мужика стоял человек, лицо которого показалось Степке как-то странно знакомым: где он мог его видеть? Потом таежная зрительная память выхватила из кривоносовского портфеля плотный лист бумаги с объявлением о наградах за поимку научного работника, – вот только нули перепутались…
– Ай, да, спасибо Валерию Михайловичу, – прерывающимся голосом оказал Степка…
Валерий Михайлович даже брови поднял:
– А вы откуда меня знаете?
Вместо ответа Стёпка пощупал рукой свое горло:
– В глотке пересохши, – прохрипел он и покосился на фляжку Валерия Михайловича.
Валерий Михайлович сочувственно понимающим оком осмотрел Стёпку:
– Ну, потом можно будет промочить…
– Ну, валяй, ребята, нечего тут лясы точить, – приказал Еремей и ткнул рукой вниз в тайгу, – катись туды…
Стёпка попытался идти, но уже не мог. Ноги подкашивались и голова шла кругом. Он пошатнулся, упал, с трудом поднялся на ноги и попытался идти дальше.
– Стой! – проревал Еремей.
Стёпка покорно остановился.
– Повернись спиной!
Стёпка повернулся.
– Расставь ноги!
Стёпка расставил ноги. Какая-то нездешняя сила подняла его, как котёнка на воздух и опустила на Еремеевскую шею.
– Ну, теперь полным ходом!
В одной руке Стёпка всё ещё держал свою винтовку, а другой рискнул всё-таки вцепиться в Еремеевскую шевелюру. Еремей прыгал с камня на камень, как горный баран. Впереди ещё лежали версты две голых каменных осыпей, и только за ними курчавилась тайга. Стёпка стал приходить в себя.
– Мне бы, Валерий Михайлович, ещё бы шпоры – совсем кавалеристом стал бы…
Валерий Михайлович посмотрел снизу вверх на исцарапанную,
избитую, отчасти окровавленную и во всех частях немытую Стёпкину физиономию. Нет, этой физиономии он никогда в своей жизни не видал. Ну, ещё будет время… А сейчас нужно торопиться, нужно очень торопиться.Сидя на “галдарейке”, Валерий Михайлович успел в бинокль осмотреть все подходы к перевалу. У подножья другой горы, кое-как покрытой кустарником и карликовыми деревьями, на складном трёхногом стуле сидел, конечно, сам Берман. Валерий Михайлович никогда не видел его во плоти, но хорошо знал его внешность по фотографиям. Да и без фотографии Бермана можно было узнать сразу – такие истинно насекомые лица встречаются не так уж часто. Перед Берманом на треножнике стоял мощный морской бинокль, рядом, по всей вероятности, полевой радиоаппарат. Значит, Берман лично руководил всей этой операцией и, значит, на перевале она не кончится…
Действительно, из-за горы со страшным рёвом и гулом вылетел самолёт и, круто завернув, взял курс на беглецов.
– Ну, – проревел Еремей – сейчас нужно за камни. Эй, слезай-ка, паря, довольно покатался!
Стёпка спешился и с удовольствием отметил, что уже может идти самостоятельно. Самолёт приближался со страшной скоростью, и его пулемёт обливал камни свинцовыми струями. Но лётчики могли стрелять только в направлении полёта, пули щёлкали по камням, за камнями, тесно прижавшись к ним, лежали все трое беглецов, но было ясно, что рано или поздно до них доберутся.
Самолёт выпустил пулемётную очередь, описал над долиной круг и летел обратно. Беглецы переселились на другую сторону камней.
– А вот вы, Валерий Михайлович полюбуйтесь, как наш брат, таёжник, птицу пулей в лёт бьёт, – сказал Еремей и, стоя на одном колене, старательно и как-то даже осторожно приложился из своей винтовки. Сухой, короткий винтовочный выстрел утонул в страшном гуле самолёта. Только сейчас, в первый раз в жизни, Валерий Михайлович почувствовал, что значит скорость порядка четырехсот – пятисот километров в час, когда наблюдатель сидит метрах в сорока – пятидесяти от линий полёта. Самолёт промелькнул, как грохочущая молния, пролетел, не меняя курса, ещё с версту и почти перпендикулярно врезался в почти отвесную стену горного хребта. Вспыхнуло желтое пламя, донёся глухой взрыв, и по склонам хребта посыпались какие-то обломки и осколки…
– Ну, что? – спросил Еремей, досылая новый патрон.
Валерий Михайлович не ответил ничего, но, конечно, никакой “аппетический” прицел не может заменить глаз, практики и твёрдости руки вот такого Еремея.
– Ну, а теперь во все лопатки, ребята…
Бросились во все лопатки. Из-за горы взмыл новый самолёт, но, по-видимому, его внимание было привлечено, главным образом, судьбою первого: с откосов горы ещё катились обломки и остатки, ещё пылал бензин желтоватым пламенем. Удостоверившись, что для первого самолёта уже никакой помощи не было нужно, второй самолёт повернул к тайге, и пулемёт снова защёлкал по камням. Ещё тридцать, ещё двадцать, ещё десять шагов – вот уж и кусты, промоины, овраги, чаща. Снова залегли в какую-то каменную щель, по краям которой снова покропил свинцовый дождик, потом новая перебежка шагов в двести, и тут Еремей решил прекратить бегство:
– Какого, спрашивается, чёрта? Мы его видим, он нас – чёрта с два. Вот мы его сейчас.
Давайте все втроём, – сказал Валерий Михайлович.
Три винтовки поднялись навстречу самолёту. Тот летел совсем низко, выключив мотор и, как коршун, парил почти над самыми верхушками леса. Три выстрела слились почти в один, самолёт накренился на правое крыло, потом перевернулся через него и въехал куда-то в тайгу. Донёсся новый глухой взрыв, но не было ничего видно.
– Ну, теперь можно и не торопиться, – сказал Еремей. – Теперь если ещё одна такая сорока вылетит, всё равно ничего не увидит.