Две жизни в одной. Книга 1
Шрифт:
— Что ж вы, товарищи, молчите? Уходит ваш товарищ по работе, наш поэт!
И только тут один из сослуживцев произнес прощальные слова. До сих пор не понимаю, только догадываюсь, почему было такое всеобщее молчание.
Впервые с ВОЛОДЕЙ СОЛОВЬЕВЫМ мы встретились в коридоре Дома офицеров. Могла ли я тогда предполагать, что много лет спустя, а точнее, в 2000 году, состоится здесь мой большой творческий вечер, организованный Тверским городским отделом культуры, отделением СП, народным образованием, при участии творческих союзов и огромного количества коллективов, работающих с моими произведениями. Что на сцене будет выступать хор Дома народного творчества под руководством Геннадия Строганова, танцевальный коллектив ДК «Пролетарка» под руководством Евгения Ивановича Комарова, детский хор ДК «Металлист» под руководством Ирины Борисовны Галановой, мой авторский детский музыкальный театр, открывший начало праздника. Со сцены будут приветствовать начальник городского управления культуры Оксана Николаевна Ломакова, заведующие четырех районных муниципальных образований вместе
Разве я тогда в середине XX века при встрече с Владимиром Соловьевым могла предположить такое? Как и то, что придя в литературное объединение, познакомлюсь с Людмилой Прозоровой, ставшей позднее тоже членом Союза писателей. Но главное, я запомнила слова Соловьева: «Вы можете не писать?»
Я не придала значения этому вопросу. Только много лет спустя осознала, прочувствовала всю суть вопроса. Какую? Я попала в кабалу: литературное пристрастие хуже всякого наркотика. Ни часа, ни дня, не говоря о праздниках и отпусках. Ты все время в этом наркотическом опьянении.
Сейчас передо мной книжечка со стихами Владимира Соловьева «Верхневолжье» («Московский рабочий», 1968 г.). Автограф: «19.07.73 г.
Гайде на долгую дружбу с пожеланиями завоевать симпатии всех ребятишек, и больших, и маленьких». Володи уже нет, а память есть. Улетела после Скворцовчика еще одна птаха верхневолжская — Соловейчик.
«Ты не забудь меня?» — ГАЛИНА БЕЗРУКОВА. Нет, не могу я тебя, Галя, Галочка, забыть. Нашу встречу в крошечной комнатке у Марии Аввакумовой где-то возле вагонного завода. Комната настолько была мала, что не было в ней ни кровати, ни стола. Сидели на полу и читали стихи. Тебе очень тогда понравилось мое взрослое: «Смотрит осень глазами туманными, журавлей провожая на юг, догорает в осиновом пламени медью кованный солнечный круг. Но пока не побита морозами позолота на каждом шагу, а рябина румяными гроздьями полыхнет вдруг на белом снегу». Недавно зашла в помещение, где ранее размещалась газета «Смена», хотела заглянуть в твою «Светелку», в твой поднебесный закуток. В большой комнате между кабинетами молодые, чужие, выхоленные человеки. А ведь тут стоял гроб с телом Юры Яковлева. А в этих комнатах мы пили «чай» из чашек и были такими счастливыми! Потом ты внезапно исчезла и также внезапно появилась, уже с доченькой.
И вот передо мной твоя книга с автографом — все, что от тебя, кроме книг и дочери, осталось: «Новых стихов, прекрасных книжек, счастья, здоровья. 25.07.79».
Пока живу, помню прекрасного, не стремящегося к славе, друга-поэта.
Впервые познакомившись с ВИКТОРОМ ИВАНОВИЧЕМ КРЮКОВЫМ, подумала: какие писатели в организации разные. Если В.К. Камянский — сдержанный и в выражениях, и в поступках прозаик, то Крюков — полная ему противоположность: тоже небольшого росточка, но худощавый, подвижный, с элементами перевозбужденной агрессивности. Потом мне стало понятно: разный тип нервной системы — меланхолик и холерик: тот сидит в обнимку с историей, этот — с современностью, а больше литературно связан с производствами. В.И. Крюков часто использует в качестве действующих лиц в своих романах образы окружающих его людей, меняя только фамилии, но очень узнаваемые. Неблагодарное это дело, тем более если персонаж представлен с червоточиной. Помню, как разгорелась битва между Виктором Крюковым и Владимиром Пальчиковым, которого он описал почти один к одному, поменяв первую букву фамилии с «П» на «М», то есть Пальчиков стал Мальчиковым. Битва закончилась ничем. В повести был Мальчиков. Потом Пальчиков отбыл на жительство в Москву. Больше об этом писателе я ничего не слышала, но вспомнила сейчас по такому поводу. Надо было представить мое творчество на оценку А. Дементьеву, уже тогда живущему в Москве. Оно и понятно: хлебушек постоянный там, а вот маслице — здесь. Здесь — генерал, а там — сержант. Гевелинг, несмотря на, казалось бы, доброжелательное ко мне отношение, скрылся в «кустах», передав дело Пальчикову. Тот отобрал стихи, часть из которых представил огрызками. Одним словом, оба прекрасно сработали. В отзыве о моем творчестве Дементьевым была ясно высказана мысль: чтобы быть поэтом, надо им родиться. Теперь-то мне все ясно. Гевелинг под влиянием своей жены Ольги Ивановны или еще из-за каких-то скрытых чувств не хотел общаться с Андреем Дементьевым, тем более что-то просить. До сих пор нет дружбы бывших тверских руководителей с тем, кого они считают выскочкой. А Пальчикова верно Крюков представил через образ Мальчикова. Автограф Виктора Ивановича в подаренной мне книге «Открытое сердце» гласит: «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь — талантливому поэту и доброй души человеку с пожеланием радостей в творчестве и бытии. От автора. Виктор Крюков. 1980 год».
Рассказано по случаю...
Случилось это где-то перед семидесятыми годами прошлого столетия. Рабочим секретарем в писательской организации была очень справедливая, доброжелательная, понимающая Елена Михайловна Косарькова, жена бывшего директора первого в Калинине книжного издательства Александра Косарькова. Всю свою жизнь Елена Михайловна в должности секретаря-машинистки проработала в нашем отделении Союза писателей. Мы очень с ней дружили. Тогда в писательской организации была только одна женщина-писательница — это я. Я доверяла ей и мысли, и чувства.
Она была надежным человеком. Елена Михайловна умела гасить писательские страсти — порой мне казалось, что руководит организацией не Борисов, а она. До Борисова Тверское отделение Союза писателей возглавлял Гевелинг, до Гевелинга — В. Камянский, а до Камянского — Парфенов. Я его не застала. А вот смену руководства Гевелинга на Борисова помню ясно. Между ними была борьба за власть. Умный, тактичный Александр Феодосьевич понимал, что у Борисова есть «лапа», и отступил. Я думаю, не без участия Е.М. Косарьковой. С тех пор, как говорится, жили дружно, как «сладкая парочка». Вместе ездили на все российские «тусовки», занимали нужную им площадь на отведенных страницах в Тверском отделении издательства «Московский рабочий», не забывая оставлять место В. Исакову, выборочно допуская и других. Если бы Камянский больше писал, то тоже получал бы кусок надела. Самим руководителям бог не дал обильного урожая в сочинительстве. К чему этот разговор? Я его затеяла так, для информации.Продолжаю рассказ о Елене Михайловне. Так вот, она пишет письмо Андрею Дементьеву и вкладывает в конверт мои стихи. Дементьев передает их в детский журнал «Мурзилка». Так в 1972 году впервые были опубликованы в этом журнале стихотворения о солнышке. К этому времени мои произведения печатались в методическом журнале «Дошкольное воспитание». Первая публикация в центральной печати 1966 года стала, так было положено, началом писательского стажа. Весной 2003 года Елена Михайловна умерла — я не была на похоронах, не знала, так как в это время умер мой единственный брат Феликс Рейнгольдович Лагздынь в Санкт-Петербурге, где я и находилась.
Автографы ЕВГЕНИЯ ИВАНОВИЧА БОРИСОВА мне очень дороги. Они были искренни, доброжелательны, не испорчены властью. На них можно и библиографию прозаика проследить, и отношение к собратьям по перу. Умный, отзывчивый, незлопамятный — этими замечательными качествами он обладает сполна, кабы только не было под боком Н. Хониной. (У актеров, видно, всегда заморочки, а в тверских актрисах всю жизнь быть — несладко.) Умеющий к тому же незаметно, тактично использовать свое положение с пользой, и большой, не только для себя, но и для организации. За последние годы, я заметила, появилось (он думает, этого никто не видит и не знает) большое само-себя-любие. Ничего не сказав, может только хмыкнуть и бросить этим самым тень на авторитет другого. Мы, писатели, не можем ему простить и того, что бросил организацию в трудную минуту. Не стало выгодно, вот и оставил, а в то же время получил еще одно денежное звание. Да, чему удивляться! Верно, мало знали своих руководителей. Кто первый побежал класть партийный билет и отрекаться от партии, за счет которой жили и росли? Эти наши руководители: Борисов и Гевелинг.
1974 год. Я еще не член СП. Через год выйдет в издательстве «Детская литература» моя первая книга «Весенняя песенка», но не при участии нашего творческого союза. В Москву отослала рукопись учительница начальной школы Зинаида Якубова, с которой мы работали в школе. Оттуда позвонили: «Почему не приезжаете? В 1975 году выходит из печати ваша книга».
Тогда из издательства «Детская литература» начиналась моя дорога в писатели. Это долгий, трагичный по событиям в жизни, путь. Он сопровождался не только счастливыми полетами, но и смертельными виражами в здоровье, в судьбоносных событиях. Спасибо хобби. Хобби спасало.
Итак, 1974 год. Евгений Борисов, «Теплые звезды»: «Дорогая Гайда! От автора «первокнижника» с самыми добрыми пожеланиями. В одном из них — поскорее оказаться в том же качестве — «Первокнижницы». 5 мая 74. Евгений Борисов».
Жаль, что время так меняет людей. Я еще думаю: не меняет, а выпячивает то, что было сокрыто.
1979 г. — «Иду искать»: «Гайда, на добрую память, с пожеланиями самыми сердечными». «Медовые пряники»: «Гайда, прими эти пряники как скромный подарок на старый Новый год. С любовью и добрыми пожеланиями. 14.01.1981 г.»
В мое литературное сообщество ВАЛЕРИЙ МАКСИМОВИЧ ТОКАРЕВ вошел двойственным человеком. Помню его молодым, неоперившимся птенцом, совместную поездку куда-то в глубинку на выступление. Общаясь в рейсовом автобусе, я поняла, что он уважительно относится ко мне как к более старшему по возрасту и по писательской деятельности человеку. И помню Токарева затем уже зрелого, достигшего материального благополучия, умеющего делать деньги, но растерявшего то, что было в нем. Мое отношение к нему стало еще более негативным, когда я узнала, что он оставил жену и двоих сыновей в частном неблагоустроенном доме. Может, это случилось со мной потому, что и у меня была трагедия? Одна с двумя дочерьми-школьницами третьего и девятого классов? Токарев писал стихи-поделки по событиям. Однажды, встретив меня, когда я шла от Елены Михайловны, вдруг остановился и зло сказал:
— Вечно вы у меня на дороге!
Почему? На какой дороге? Правда, в отличие от него, я не пресмыкалась перед нашими руководителями. Но ко мне все относились ровно. Я только что пошла в гору по умножению количества изданных книг. Хотя в жизни я ничего не форсировала и не форсирую до сих пор. Все мои дела, если есть бог и видит мой ангел-хранитель, только судьбоносны. Движение верное, но медленное.
Сейчас Валера — спокойный, уравновешенный, знающий себе цену человек, не теряет связи с сыновьями. Хвори да возраст, видимо, приводят к этому. Но воспоминания меня не отпускают. На одном из выборов писательского бюро я предлагала расширить его за счет Л. Нечаева и еще кого-то. За моей спиной Валера убедил Гевелинга в том, что я пыталась настроить писателей на изменение состава руководства. Потому и возникла временная напряженность между Александром Феодосьевичем Гевелингом и мной. Оказывается, мужчины иногда ведут себя, я бы сказала как, но лучше промолчу.