Две жизни

— Что ты, Коля, я и не верю, чтобы Сашка мог быть в чем- нибудь замешан по твоей части, да и вообще в преступлении. Думаю, что ошибка. Бывают же ошибки?

— Бывают. Ладно, забудем этот разговор.

Ходили на охоту с карабинами на зайцев в бескрайние пшеничные поля, по вечерам пили. С Ваней Щеголевым смотались на мотоцикле посмотреть развалины Будапешта. В Буде зацепились за пехотную роту, всю ночь пили и играли в очко с комроты, политруком и взводными. Борис размяк и под утро записал стихи. Ире он их так и не послал.

От тебя, желанная, Очень далеко Офицеры пьяные Режутся в очко. Проиграл все пенги я, Больше делать нечего. На столицу Венгрии Опустился вечер. И печаль угрюмая Гложет сердце мне. Я лежу и думаю О чужой жене. Улицы московские Много лет назад, "Гладкая прическа, Серые глаза". Это все лишь прошлое, Ты теперь один. Ничего хорошего В будущем не жди. Ты ошибся где-то, Думая, что к лучшему, Покорись поэтому, Зря себя не мучая. Не нашел другую, Значит делать нечего. На страну чужую Опустился вечер.

Уже после войны Борис Александрович прочел похожие строчки у Симонова.

В первых числах марта Бориса рано утром разбудили знакомые звуки немецкой артподготовки. Это была, как впоследствии выяснилось, последняя попытка немцев перехватить инициативу. Через два дня за Борисом прибежал Поляков.

— Товарищ старший лейтенант, вас комполка на КП вызывает. Я на мотоцикле, быстро доедем. Вам должность будут предлагать, товарищ старший лейтенант, так ребята мои очень хотят, чтобы вы опять нашим командиром были. А то нынешний, лейтенант Федоров, глупый очень и суматошный. Начштаба сегодня утром увезли с контузией. Я слыхал, Курилин собирается нового ПНШ-1 сделать начштабом, а вас первым ПНШ. Вы попроситесь вторым, а?

КП — хутор метрах в ста на запад от маленькой деревушки. Курилинская тридцатьчетверка под окнами, в комнате полно народа: Курилин, Варенуха (навеселе, конечно), телефонисты, несколько разведчиков, незнакомые офицеры.

— А, Великанов, явился, наконец. Как тебя, — Борис, кажется? Вот, Боря, познакомься. Это капитан Загоруйко, теперь начштаба. А это разведчик, лейтенант Федоров. Хочу тебя ПНШ-1 назначить. Опять ошибся, никак не могу привыкнуть. По новому приказу ПНШ в ЗНШ переделали. Не помощник, а заместитель начальника штаба. Так что будешь первым заместителем. Думаю, еще дней на десять у немцев хватит сил наступать, а там мы ударим. Начинай подготовку. Оперативные планы, схемы всякие. Да ты парень грамотный и не первый месяц воюешь, справишься.

— Товарищ гвардии полковник, разрешите сказать!

— Ну чего еще? Или должностью недоволен? Должность капитанская, послужишь немного, представлю.

— Товарищ гвардии полковник! Разрешите мне снова по разведке. Привык я к моим ребятам. Назначьте лейтенанта первым ЗНШ. Я не обижусь.

Неожиданно влез Варенуха:

— Слышь, полковник, пускай Великанов опять разведчиками командует. Дело ему знакомое. С его орлами чужому трудно ладить. Я — за. Да не забудь, о чем мы говорили.

— Ну хрен с вами. Не возражаешь, Федоров, против повышения?

— Как прикажете, товарищ гвардии полковник.

— Ладно, пиши приказ, начштаба. Все свободны. Останься, Великанов, мы с майором с тобой поговорить хотим. Парторга сюда пришлите. Давай, майор, это по твоей части.

Варенуха говорил тихо, почти ласково.

— Да ты садись, Борис, в ногах правды нет. Мы тут обсудили. Нехорошо получается. Боевой офицер, орденоносец, а единственный беспартийный из полковых ветеранов. Скоро наступление. После Венгрии — Австрия. Самое время стать коммунистом. Я и понять не могу, почему ты до сих пор не в партии. И не говори ничего. Вот тебе целых три рекомендации: моя, комполка и Травина. Сейчас парторг придет, пиши заявление, ему отдай с рекомендациями.

Написал заявление. Деваться некуда.

Парторг полка, капитан Тимохин, мужик откуда-то с севера, слегка суетливый и, как всегда казалось Борису, тяготящийся своей нелепой и явно ненужной должностью, принял бумаги и поздравил Бориса:

— Очень рад, товарищ Великанов, давно пора. Мы быстренько оформим. Вас все знают.

Потом Борис сидел с Загоруйко, "входил в курс дела". Получил карты (немецкие, подробные), уяснил задачи полка и свои на ближайшие дни. К вечеру был у самоходок.

— Давай, Борис, ко мне. Половина твоих ребят у моей батареи ошиваются. Делать им особо нечего.

Фазли Мурыханов как будто и вправду рад Борису. За самоходкой на снарядных ящиках котелки, кружки — ужин.

— Садись, сегодня моим гостем будешь. Брось вещмешок в машину. И шинель тоже, тепло, даром что март месяц. Поляков, что же у тебя для начальства посуды нет?

— Как нет, товарищ капитан, обижаете. Полный комплект. Ребята на старшего лейтенанта ужин и паек получили. Сейчас принесу.

— Только посуду неси. Я же сказал, гостем будет. И сам с нами садись. Ты, Борис, говорят, давно из госпиталя вернулся. Почему не приходил?

— Да я вроде безработным был. Меня в тылах при помпохозе тайком держали.

Тихий вечер. Издалека, с севера, раскаты артиллерии. А здесь тихо. Редкие немецкие ракеты освещают плоскую равнину, несколько подбитых немецких танков метров в двухстах от машины.

— Я, Фазли, пройдусь по краю. Мне Загоруйко велел завтра к утру прислать в штаб схему немецких огневых точек. Их линия обороны далеко от нас?

— А никакой линии нет. У нас пехоты на две версты, которые полк держит, дай бог на три взвода наберется. У немцев вроде побольше, но ненамного. Война танковая. Вот утром увидишь, они в шесть часов начинают. Как штук двадцать «Тигров» попрут, небо с овчинку покажется. Но мы научились, мы их по гусеницам бьем, болванками. Так что на кой тебе огневые точки. Выставлены у них, конечно, дозоры, пулеметные гнезда есть, а где они — нам без разницы.

— Все равно, раз приказано, пойду. Заодно и старых знакомых в батареях повидаю. Пошли, старший сержант. Ракетницу возьмите. И Рюмин с нами, на всякий случай.

Восемнадцать самоходок полка растянулись тонкой цепочкой до берега озера. Со слов пехотных взводных и командиров орудий Борис нанес на схему несколько немецких пулеметов. Уже совсем стемнело.

— Ну что, Поляков, попробуем? Подойдем к немцам поближе, вон к тому танку, видишь, чернеет вдали. Одна ракета и пара очередей из автомата, — может, еще пулемет рассекретим.

За махиной подбитого «Тигра» с развороченной гусеницей можно отдышаться.

— Ну-ка, Абрам, давай ракету. И сразу оба из автоматов в их сторону. А я, пока светло, выскочу на секунду, чтобы увидали, и обратно. Здесь, вроде, до них метров сто, не больше.