Две жизни

— Служу Советскому Союзу!

— Рад сообщить также, что вам присвоено звание старшего лейтенанта.

— Служу Советскому Союзу.

Шерешевский и комбаты получили по звездочке на грудь, а Мурыханов еще одну на погоны. Красную звезду дали также Полякову и Баранову, — Борис настоял. Очередные ордена получили Курилин, Варенуха, Суровцев. Даже смерш схватил орденок.

Полк стоял в лесу, недалеко от Дуная, в Румынии. Только вчера переправились, а сегодня, 29 августа, утром объявили о предстоящем награждении, и всю первую половину дня готовились к встрече, — приводили в порядок "личный состав" и "боевую технику".

Дунай не Днестр, серьезная река, но переправились легко, никакой стрельбы. Перед переправой зачитали приказ по фронту: мы не завоеватели, мы освободители. Румыния наш союзник. Король Михай сместил Антонеску, объявил войну Германии. Молодец, король! Теперь задача — вместе с нашими союзниками румынами разгромить немецкие оккупационные войска, выгнать фашистов из Румынии. Маршрут прямо на юг, на Болгарию.

Борис так и командовал третьей батареей всю Ясско-Кишиневскую операцию (так, оказывается, называлось то, что они делали в Бессарабии). Шерешевсий сразу после ночного боя в лощине вернулся в штаб полка помогать Суровцеву писать донесения о победах. До Дуная Борис встретился с Сашкой лишь один раз, когда привез в штаб немецкую легковушку и документы убитого генерала. Очень глупо получилось, хотя потом, через годы, Борис Александрович решил, что все к лучшему. А дело было так. Семь самоходок Бориса и Мурыханова, после длинного дня самостоятельного никем не регламентированного движения и двух-трех перестрелок с выбирающимися из окружения немецкими частями, вышли вечером к молдавской деревушке на шоссе Кишинев-Измаил. С шоссе слышались нечастые выстрелы, пулеметные очереди.

К самоходкам подбежал пехотный капитан.

— Помогите, ребята. Рота заняла деревню, а тут по шоссе немецкая мотоколонна. И теперь — окопная война. Немцы с той стороны шоссе, мои солдаты с этой, а на шоссе легковушка и бронетранспортеры. С броневичков чешут из пулеметов — головы не поднять. Почему-то дальше не драпают, может в легковушке большой начальник.

Борис с Мурыхановым подползли к шоссе. В сумерках в отблесках заходящего солнца четкие силуэты машин. Два броневика, впереди легковая. Шофер, пассажир на заднем сидении.

Минуты три не стреляют. Солдаты на обочине лежат, головы в землю.

— Давай, Борька, я подгоню самоходки, раздолбаю все три.

— Подожди, Фазли. Пока тихо, я попробую легковую угнать.

— Ты что, спятил? Ухлопают.

Но Борис не слушал. Он уже все мог. Как два дня назад, когда прорывали оборону, им овладел спокойный, холодный азарт. Голова ясная, полная уверенность — меня убить нельзя. Счастье полноты жизни, предельного напряжения воли.

— Баранов, по-пластунски к машине. Я к передней дверце, ты к задней. Пошли.

Поползли рядом. У самой машины Борис выстрелил в пассажира, показалось — голова повернулась в открытом окне. Насчет шофера сомнений не было: убит. Рывком открыл дверцу, сдвинул труп вправо. Тяжелый бугай. Баранов уже на заднем сидении, рядом с пассажиром.

Ключи в зажигании, рукоятку скорости на нейтралку. Нажал стартер — завелась! Сразу несколько пуль по кузову. И на полном газу на первой скорости вперед и влево, через обочину, за избу.

Подбежали Мурыханов, пехотный капитан.

— Ну, Борька, орел! А я и не знал, что ты водишь.

— Меня Шерешевский немного учил. Давай посмотрим, чья машина.

— Ладно, это твой трофей. Мне бронетранспортеры остались. Пошли, капитан, повоюем.

Баранов уже вытащил шофера. Коренастый, грузный немец. Без френча, засученные рукава рубашки, толстые, сильные руки.

— Товарищ лейтенант, вы разрешите, я его парабеллум возьму, а то у меняечно. Меня больше начальник интересует. Темно, ни черта не видно. Дай-ка я плечи пощупаю. Ого, погоны витые, генерал, кажется. Дайте его планшет и посмотрите в карманах кителя документы.

— Товарищ лейтенант, у него в кармане пистолет, но маленький, вроде дамский. Часы хорошие. Вы часы не возьмете, товарищ лейтенант?

— У меня свои есть.

— В багажнике консервов полно. И шнапс.

Нашли портфель генерала, с картами, документами.

— Все, Баранов, бегом к капитану, скажите, что мы едем на трофейной машине в полк. Утром вернемся. И позовите ко мне Сухарева.

— Есть позвать Сухарева.

Один за другим три орудийных выстрела. И пулеметные очереди.

Подбежал Сухарев, командир орудия.

— Накрылись броневички. Немцы драпанули. Ребята с третьей батареи их пулеметами.

— Останешься за меня. Я в полк, трофеи отвезу. К утру вернусь. Из деревни этой не уходи. Баранов, выкиньте этого мертвяка из машины, не возить же его с собой.

К утру не вернулись. Полночи кружили по молдавским дорогам, потом надоело, дремали на рассвете, хорошо еще в багажнике две полные канистры. Штаб полка нашли километрах в ста, на берегу маленькой речки. Отдал Суровцеву документы. Генерал оказался командиром дивизии. Сашка ругался последними словами:

— Что ж ты самого генерала не приволок? За убитого генерала героя дают, приказ был по фронту. А теперь иди доказывай, что это ты, а не пехота.

Так Борис Великанов заработал свой первый орден.

Вечером сидели у костра, обмывали ордена. Выпили прилично. Часа в два ночи Колька Травин, смерш, сказал:

— Послушайте, мужики, мы ведь в буржуйкой стране. Понимаете? Здесь и помещики, и капиталисты. Своими глазами глянуть охота. Поехали искать помещика. Возьмем «виллис», Шерешевский за шофера. Поговорим с кровососом. Борька переводить будет, небось по-немецки знают.

Поехали. В штабном «виллисе» Сашка, Травин, Борис, Суровцев, Варенуха.

Долго кружили по темным проселочным дорогам, будили крестьян в нищих, как на Смоленщине, селах. Уже перед самым рассветом нашли. Высокий сплошной забор, тяжелые ворота, рядом дверь с колотушкой — стучать. Стучали. За воротами переполох, приглушенные голоса. Потом дверь приоткрыли. Осторожно выглянул чернобородый мужик. Травин выскочил из машины, в руке пистолет:

— Отворяй ворота! Зови хозяина! Борька, скажи ему, чтобы позвал хозяина.

Но мужик уже отворял ворота. Въехали. Просторный двор, амбары, пристройки к одноэтажному господскому дому. Ничего особенного, изба- избой, разве что большая и с мезонином.

На крыльце стоял немолодой мужчина в бархатном халате, пояс с кисточкой. Борис спросил по немецки:

— Вы хозяин? Здешний помещик (гутсбезитцер)?

Мужчина ответил на довольно хорошем немецком, голос тонкий, срывающийся, глаза испуганные, заискивающие.

— Ну, можно сказать, хозяин, помещик, если вы так называете.