Две жизни

Так прошло с полчаса, а может быть, и больше. Солнце начало припекать даже здесь, в сплошных зарослях кустарника. Служба в церкви, должно быть, уже перевалила за половину. А Анастасия все не показывалась.

«Что же она так долго молится? Уж не случилось ли с ней чего-нибудь?» – мысленно повторял он, пристально, до боли в глазах всматриваясь в пеструю толпу за воротами ограды. А может быть, он не так понял ее и она ждет его где – то в другом месте? Да нет, она ясно сказала: в орешнике, где они спугнули зайчонка.

Прошло еще с полчаса. Толпа перед церковью заметно поредела. Теперь от нее все чаще отделялись отдельные фигуры и направлялись к воротам ограды. Но дальше все они неизменно сворачивали либо на улицы села, либо на дорогу к поместью Мишульских. И хоть бы одна живая душа свернула к реке или хоть как – то была похожа на Анастасию.

«Где же она? Что она так медлит? Ведь скоро, наверное, и обедня закончится, и тогда...» Что будет тогда, Дмитрий боялся даже подумать. При одной мысли, что он так и не увидит ее сегодня, и даже не узнает, что с ней произошло, сердце его, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Такой тревоги, такой душевной муки он не испытывал еще ни разу в жизни. Юноша готов был уже выбраться из своего укрытия, сам бежать в церковь, как вдруг... на дороге из усадьбы показалась одинокая женская фигура и уверенно свернула к реке.

Анастасия?! Дмитрий, не раздумывая, выскочил из кустов и чуть не бегом пустился к мосту. Но уже через минуту стало ясно, что это совсем другой человек. Он даже узнал его. То была кормилица Анастасии Аграфена Лопатова. Что же ей понадобилось здесь, на пустынной дороге в заречные луга? Он поспешил посторониться, чтобы не вступать в разговор с малознакомой женщиной. Но она сама подошла к нему.

– Ты, стало быть, и будешь Митрий, Егоров подмастерье? – с ходу начала она, пристально вглядываясь в лицо Дмитрия.

– Я, тетушка Аграфена, – ответил он дрогнувшим голосом, сразу почувствовав, что ничего хорошего от этой встречи ждать нельзя.

– А я от Анастасии к тебе, мил человек, от барышни моей, – продолжала кормилица, понизив голос. – Наказала она сказать тебе, что прийти сюда сегодня не сможет, так там у нее дела сложились.

– Но почему, тетушка Аграфена? Что случилось? Несчастье какое-нибудь?

– Да как тебе сказать... Батюшка – то у нее, сам знаешь, – суровый человек. Ну и того... не поладили они что – то вчера, при гостях – то: не понравилось, вишь, ему, что не очень почтительно обошлась она с этим... грахвом. Ну, дальше больше... И запер он ее в собственной светелке чуть ли не на ключ. Запретил даже в церковь сегодня идти. А она и от завтрака отказалась, и служанок своих выгнала. Только меня вот к себе вызвала и приказала сходить к тебе.

– Так что, она так и будет сидеть теперь одна в четырех стенах?

– Ну это – дудки! Не из такого материальна сделана она, моя кровинушка. Потому и послала меня к тебе. Так вот слушай, парень. Сегодня, как стемнеет, приходи к нижней калитке и схоронись там в кусточках. А как услышишь, будто кукушка кличет, вот так: «Ку – ку», так и подходи к самой калитке, там она и выйдет к тебе. Понял?

– Понял, тетушка Аграфена. Дай Бог тебе здоровья.

– Да я что! Мне что приказали, то я и исполнила. Она ведь, Настасьюшка – то, мне что дочь родная. На руках у меня выросла. Да и ты, видать, парень путевый. Да пошлет господь вам встречу!

– А этот граф – то, – не удержался Дмитрий, – до сих пор у них гостит?

– Сегодня вечером, говорят, отправится восвояси. И слава Богу! Глаза бы его не видели!

– Чем же он тебе так не глянулся? Граф же, не мужик какой.

– Граф! – фыркнула Аграфена. – Посмотрел бы ты на этого графа! Толстый, лысый, рожа – кирпича просит. Ни дать ни взять боров закормленный. Настасьюшка – то как увидела его, так и из-за стола прочь. Вот папаша – то ее и осерчал. Ей бы сказать ему, что занемогла, мол, я или еще что такое. А она все как есть и высказала. Так тут уж такое началось! Вот ведь дела – то какие. Ну да заболталась я, а она, чай, ждет.

– Да, иди, конечно.

– Бегу, бегу! А ты, говорят, теперь за сына у Егора – то?

– Взял он меня к себе в семью.

– И это дело. Я их, Егора – то с Глафирой, давно знаю. Стоящие люди. Ну, будь здоров. Да не ходи за мной, побудь тут немного. А то, не ровен час, пойдут судачить по селу.

– Да, мне вообще надо побыть одному. Ступай с Богом. Скажи барышне, что непременно буду ждать ее...

А дома его встретил сам Егор.

– Ты откель это, сынок? От обедни, что ли? – хитро подмигнул он Дмитрию.

– Нет, тятя, уговорились мы погулять с барышней Мишу льской, да не получилось сегодня.

– Не получилось, говоришь? – хмыкнул кузнец. – Вижу, что не получилось, эвон нос – то повесил. Только, может, и лучше, что не получилось. Пригожая она девица, барышня Мишульская, слов нет, больно пригожая! Да ведь, как говорится, не по себе дерево гнешь.

– Знаю, тятя. Все знаю. А только... тянет меня к ней, так тянет, что места себе не нахожу, часа теперь не могу не думать о ней. Вот не могу, и всё тут!

– Смотри, Митрий, дело твое. Но скажу я тебе: с огнем играешь.

– Что же мне делать – то, тятя?

– Не знаю, Митюша. Не знаю, что и сказать тебе. Ну да, Бог даст, все обойдется. А сейчас давай-ка выпьем по маленькой в честь праздника.

Глава пятая