Двенадцать обреченных

Забрызганная кровью спальня Смуровых, где я никогда не бывал. Много рюшек, изогнутых (до взрыва) абажуров, перевернувшаяся фотография на стене, кажется, изображавшая двух лысых, взахлеб целующихся политиков, но в перевернутом виде ставшая отважно эротической… странные пристрастия. Кто же тут спал? Борис? Хоть бы телку повесили для прояснения картины! А ведь, психиатр, у нас есть еще и вторая спальня. Почему бы второму киллеру из бригады не лежать там?

Я вышел в гостиную и заметил, что наконец-то стало светать. Дверь во вторую спальню я «брал» по законам жанра: рывком, держа браунинг двумя руками.

Нет, здесь никто не валялся на ковре, обстановка была очень похожа, в том смысле, что такая же мебель, изогнутые абажуры… Двуспальная постель очень не в порядке. Задрано покрывало. Так, будто под кроватью прятались.

Не часто занималась хозяйка генеральной уборкой. И под кроватями пол постепенно покрывается пылью… и на этой пыли…

Да, под кровать кто-то недавно лазил и даже лежал под нею.

И даже задел спиной острый крючок — полу-виток пружины, оставив на крючке клок зеленой материи и сгусток крови.

Долговязый был этот прятавшийся здесь и неловкий…

Меня вполне можно было снимать в кинобоевике. Я врывался в комнаты и закутки с обеими стреляющими штуками в каждой из вытянутых рук, разве что без ножа в зубах. Я снова Побывал в прихожей, в гостиной, в обеих спальнях, на кухне и в чулане.

с Наконец я остановился у стенного шкафа в прихожей. Оба других стенных я уже разворошил и гардероб раскурочил. До этого я не подавал звуковых сигналов. Разве что ругался шепотом и от меня летел по углам мягкий топот и шелест.

Я сказал единственное, что следовало сказать еще полчаса назад:

— Даня, выходи! Это Андрей.

Стенной шкаф вскрылся, разинув обе дверцы, и взъерошенная, потная, несчастная Даня вывалилась на пол. И сначала еще внимательно поглядела на меня снизу. Вооружена она оказалась кухонным здоровенным ножом. Как раз таким часто убивают друг друга пьяные родственники.

— Какого черта?! Сколько ты здесь?!

— Я услышала шаги, когда хотела уйти… и сюда залезла.

— И целый час не могла догадаться, что это я?

— Ты не говорил.

— Когда ты сюда пришла?

— В три часа.

— Он, — я показал в сторону первой спальни, — был здесь?

Даню перекосило и затрясло:

— Я хотела найти адрес Скокова… в спальне… поскользнулась и села на него.

— А до этого где искала?

— В гостиной тут. В ящиках. На кухне. Я не знала, что он там лежит. А замок был уже взломан, когда я приехала.

Все-таки голова соображает! Сейчас многое решим!

— Дань! Ты приехала в три?

— С минутами.

— Ты говоришь, что прямо села на него в темноте?

— Ужас!

— Даня, очень важно! Даня, он был теплый? Подумай!

— Труп?! Ужас! Но… он был холодный.

— Уверена?!

— Да. Он был совсем холодный.

— Потом ты встала и хотела уйти?

— Я сначала зажгла свет. Там все в крови. У меня вот. Платье… я пошла мыть руки и ногу. Потом все погасила и хотела уйти.

— Бокалом пользовалась? «Метаксу» пила?

— Нет. Я ничего не пила. На столе в кухне я видела посуду, но ничего ни пила, ни ела.

— Дань! В час ночи застрелили Андрея Снежневских. Не визжи, застрелили. Еще одного. В час с минутами. Тело в квартире, в тепле полностью остывает в течение двух часов. Скоков в три часа был уже холодный. А ему, если это он убил Андрея, надо было еще доехать оттуда, выпить и только потом умереть. Он не мог успеть остыть после всех дел. Он сам умер в час ночи!

— Значит, убивает не он?

— Получается, так. Хватит дрожать. Сейчас мы приведем себя в порядок, кое-что еще захватим отсюда и… — Я чуть не сказал «ляжем спать», потому что наконец понял — не могу больше метаться. Нет сил! Да и не надо. Надо ехать в Ростов.

— И что?

— И поедем. Ты к Свете спать, я в город Ростов.

— Но сначала ты осмотришь еще раз вторую спальню!

Мне это не понравилось. Я уже всюду был. Разве что некто спрятался в том же шкафу…

— Андрей! Когда я после… Скокова была в ванной… мне показалось, что вздрагивает пол… от шагов. Нет, что покойник стал расхаживать я не думала. Но ты зря смеешься. А я заперлась в ванной и стала слушать.

— И что? Тут абсолютно сейчас никого нет!

Мы оба вдруг замерли и стали слушать. Но, как всегда и почти везде, только капли из крана с изношенной «советской» прокладкой слышны были в мертвой квартире. И дом еще сладко спал.

— Это не все, Андрей. Я стала слушать. Звуки были. Из той, второй, спальни. Там кто-то был. Стена ванной общая с нею.

— Это было до моего прихода?

— Конечно! Я, кстати, надеялась, что ты где-то меня догонишь. Я очень пожалела, что пришла сюда одна.

— Конечно. Сколько же эти звуки…

— Недолго. Потом кто-то вышел в гостиную, и я совсем ошалела. Там слабый замок, а у меня только нож.

— И потом?

— Потом этот человек ушел к прихожей. И вышел на лестницу. Это я поняла по сквозняку. Потом он закрыл, прикрыл за собой дверь. Я выжидала.

— Долго?

— Минут десять. Потом прошла в прихожую и услышала шаги на лестнице.

— Мои?

— Теперь я понимаю, что твои. А потом я все сидела и тряслась… там звякали какие-то бирюльки. Зачем ты едешь в Ростов? Это к тому, к четвертому?

— Да. Пойми, я все-таки психиатр, я не первый год работаю, нет у меня ни малейших поводов заподозрить во всех этих кровавых делах ни дуру Чацкую, ни суперпорядочную Таню! И верующего, умирающего Генку! Так тогда я и Сашка Олейчик остаются! Полный ведь абсурд, если это я:?! Или нет?!

Даня смотрела пристально. Вероятно, у нее крепко «поехала крыша», если она и во мне стала сомневаться… а я вдруг ухватил сумасшедшую мыслишку, что это она — кровавый маньяк. И в Гаграх, в горах — она. А ей тогда было… ну, может, годик.

— А как здесь? Пусть лежит?

— Позвоним в милицию перед уходом. Для кого же Борис, если это он, спрятал в сейфе взрывное устройство, Даня? Или это тоже фокус Олейчика? Жестоко! Опять эта патологическая жестокость! Сейф могли открыть дочери, кто угодно. Или это имитация? Одно ясно: не Скоков убил Андрея и Бориса. Физически не мог. Стреляет некто.