Двенадцать обреченных

В доме стояла полная, не городская, натуральная, дачная тишина, и звук от хлопнувших дверей лифта еще висел в лифтном колодце.

Четыре часа пятнадцать минут. До рассвета еще полчаса, и то это будет бледный свет от неба. Но в конце концов, я должен был… может, я мог бы помочь Дане, если она здесь.

И я вошел в квартиру покойных Смуровых.

Я тут знаю все. Я должен помнить, как стоят в гостиной диваны и кресла, где фальшкамин и подсвечники. И дверь в кухню. Еще двери в две спальни. А ведь там я не был. Тихо.

Я снял в прихожей ботинки, оставил их там (даже ботинки-то чужие!) и вроде бы бесшумно… нет, я вернулся и попытался обеспечить себе тыл — запереть дверь на лестницу. Даже в кинотриллере обращаешь на это внимание: почему, мол, дверь-то не запер, чудак? Теперь, конечно, пришьют! Один замок сработал. Теперь без шума не войдут. Кто бы то ни был.

Босиком, бесшумно я вошел в гостиную.

Окна светятся. Слабо, но светятся. Не от неба, от города. От спящего города. А в Париже танцуют на набережных…

В глубине квартиры звякнуло.

Я стоял и ждал. На фоне темной прихожей (дверь туда я не закрывал) едва ли меня могли увидеть. И браунинг. Но больше не звякало. Не стало звуков. Я пошарил по стене (слабый, «мышиный» шорох) и наткнулся на выключатель.

Все вокруг вспыхнуло. Засверкала гостиная. Зеркалом, подсвечниками, кнопками аппаратуры, стальными строчками «SONY», «PANASONIC» и вовсе «FILLIPS». В креслах и на диванах — никого. Дверь на кухню приоткрыта, в спальни — закрыты.

Я тихо пошел к кухонной двери, следя за мебелью. Но не поморщился кожаный диван. Не смутилось кресло, не заерзал камин. И за ними — только пустое, сумеречное пространство.

Свет вспыхнул и на кухне.

Вот так мы все и бросили с Борисом вчера утром. Нужна зрительная память. Разве так все стояло? Но ведь тут могли быть дочери Смуровых. Банки из-под пива не выброшены. Бутылка пустая и захватанная — вот она. Не вымыты вилки и тарелки. Конечно, всем не до того…

Но откуда уверенность, что здесь кто-то был? Да. Из крана капает (бесшумно, на хлебную корку), но кран мог недовернуть покойный Боря. Да, грязная посуда сдвинута в левую часть стола, вероятно, единым решительным движением, чтобы освободить место… вот в чем дело!

Мы были с Борисом вдвоем. А на свободном участке стола — третий бокал. Пустой. Если напрячь усталую мозговую извилину, то можно вспомнить, что вот как раз «Метаксу» Борис и не допил, обозвав подделкой. А она допита.

Некто сдвинул посуду, налил себе в чистый бокал из вон той высокой, вовсе пустой бутылки и одним махом выжрал. Не закусывая? Нет. Крошек на пустом участке нет. Может, что пальцами вытащил вон из той банки. Пальцы вытер о салфетку? Тут следы есть. Прямо-таки можно по порядку проследить действия гостя. Не родственника, гостя!

Может, этот друг семьи и сейчас здесь? Ведь что-то опять пронеслось по квартире. Даже не эхо, еще неразборчивее. Шепот? Вздох?

Спальни ждали меня.

На всякий случай я достал и «трайдент». Оба аппарата были готовы к бою.

Я прошел в гостиную.

В спальни вели две двери. Одна — супротив камина, другая — супротив двери в кухню. Из-под той, что напротив камина, вытекала струйка темной крови.

То, что я увидел в спальне, не требовало немедленного вмешательства. Прежде всего, тут не было Дани. Не было тела Дани. На ковре лежал труп без головы. Мужской, судя по одежде.

Это я заметил с первого взгляда. Затем взглядом охватил всю спальню, быстро присел, чтобы увидеть пространство под двуспальной кроватью.

Вот теперь — детали. Во-первых мужчина (пиджак, брюки, сверкающие башмаки). Да, рубашка с галстуком, только весь ворот залит кровью. Кровью пропитан ковер, натекло под дверь. Разбито зеркало (к смерти), вдавлена дверца шкафа. И можно уже представить себе, как этот мужчина потерял голову. Части головы (которые легко, без брезгливых содроганий описывает врач) не стоит описывать. Да, они прилипли к стене, к дверце шкафа, лежат на полу. Важно другое. Сила, лишившая мужчину головы, исходила из одной точки. Осколки пошли узким веером или конусом. Вышли же, наверное, из открытого сейчас, а ранее, может быть, и запертого сейфа над трижды треснувшим туалетным столиком. Возможно, натюрморт (ананасы и рыбы) прикрывал сейф в стене, как принято в детективных фильмах и в лучших домах. Будучи еще очень живым и полным радужных (какие еще бывают?) надежд, мужчина открыл дверцу сейфа, предварительно сняв картину, после чего ожидаемое сокровище взорвалось. Это не «Ф-I». Пожалуй, не мощнее «РГД». Сейф, кажется, не повредило. Взрывная волна и все осколки, как из жерла пушки, ударили открывшему в лицо. Лица не стало.

Тут я ощутил натуральный прилив злости: выходит, маньяк скрылся от меня. Уничтожив свое лицо!

Но это возникло на две-три секунды. Ведь много чего и осталось.

Стараясь не запачкать носков, я обошел вязкую лужу и присел у трупа. Холодная рука. Прошло не меньше трех часов. Это случилось вечером. Может быть, в двенадцать ночи.

Для таких исследований хорошо бы иметь перчатки. В левом нагрудном кармане пиджака я нащупал и извлек паспорт, деньги, какое-то удостоверение в красной «корочке».

Итак, Борис Михайлович Скоков.

Вот и встретились, киллер! Но в глаза не взглянули, где они, твои глазки? Отводишь в сторону? Отбрасываешь? Так ты, выходит, еще и грабил убиенных? Проследил, что ли, за дочками Смуровых, взломал замки, выпил коньячку и взялся искать сейфы. Ан сейф-то… Скажи-ка, дорогой Скоков, не ты ли внушил страсть к взрывным фокусам Боре Смурову? Или вы действовали раздельно, но синхронно?

Мне показалось тут, что я все понял. Да, маньяком, нанявшим киллера, был Борис, но Бориса и его соседку убил Скоков.

Очень складно? Нет, не очень. «Ф-I» в красивой коробочке Скоков принес мне как раз в ту минуту, когда был убит Борис в сорока километрах от моего вестибюля. Тещу соседа убили не намного раньше, чем Бориса. Главное, зачем Скокову убивать соседку? Бригада киллеров? Но вахтер описал вас, Борис Михайлович. И Даня описала вас. И соседка Полубеловой описала вас. И соседка Тани Яблоковой — вас. Никто другой не описан.

В карманах Скокова я не нашел оружия. Я обыскал все карманы. Только в потайном кармашке нашел нужное — полупрозрачную почти из папиросной бумаги полоску со списком адресатов, абонентов, получателей…

Тут мы были все. Даже под номерами. Все, в том числе и Чацкая. Жалко, что зловещими крестиками киллер не отмечал уже «обработанных»… В списке я не нашел адреса Смуровых и Левиного. Это что-то тоже должно было значить, но я запутался в предположениях. Могло ли, например, быть так, что последний, скажем, предназначенный для Чацкой или Олейчика заряд Скоков носил с собой и в волнении, ощутив в руках массу денег, сдвинул рычажок? А правда, кое-какие зеленые обрывки на ковре валялись, на дверце шкафа висела даже совсем целая стодолларовая бумажка. И портфель с собой у Скокова был. И даже в момент взрыва был весь раскрыт и деньги в нем лежали. Лежат и сейчас, опять же зеленые. Нет оружия. Нет запасной мины или гранаты. Нет ни в портфеле, ни в карманах объяснительной записки… есть вот открытка с рисунком вроде скаутской лилии и масонским лозунгом «будь готов!». Попытка обвести вокруг пальца? Сделать ложную заячью петлю в сторону масонской ложи?