Двенадцать обреченных

Борис сморщился, стал есть и выпил большую рюмку. Образы на стене померкли. На полу неподвижная тень Бориса застряла в пышном ковре.

— И никого не видели?

— Нет. Там сирень выше головы. Мы и дыма не видели. Подъехали к воротам, дали сигнал. Посидели. Я гляжу, Димка-сосед идет от своего дома, мол, рвануло у вас в дому, не газовый ли баллон. А я еще «Чего у нас?! Это вон там вроде!» Потом вошли в дом.

Борис попытался, кажется, опять вызвать на стене образы, но это показалось слишком страшно. Он стал смотреть в ковер.

— Рвануло возле рояля. Худур два вот каких, с грецкий орех, осколка — в грудь, два — в живот, два вот сюда, в челюсть, в глаз… руки вообще чуть не оторванные, а этому, алкашу, всего-то пару осколков в голову. Побило все. Рояль, камин, стекла все… всего было сорок осколков. Которые нашли. Они, видно, гранату с оттягом швырнули, она как бы на лету рванула, даже, может, Худур ударила сперва в грудь, как следователь объяснил на основании экспертизы. Граната попала между Худур и роялем. Этот хмырь, алкаш, стоял вроде в стороне, за Худур. Ему мало и досталось. Но хватило.

— Под окнами смотрели?

— Да смотрел. Сам. Я же, как все увидел, схватил ружье и под окна. Гриша со мной, а Димка с той стороны дом, обежал. Если бы кого застали, я без суда и следствия разнес бы башку. И так чуть в Димку не шарахнул. Минут тридцать бегали вокруг…

— А Худур сразу видно было, что уже нельзя помочь?

Борис усмехнулся:

— В тот момент я даже не подумал… руки оторваны, кровища. И вся голова в дырьях. Видно сразу.

На стене напротив я заметил тоже продырявленный листок со странным списком: «метелка», «светелка», «телескоп», «босс таурус»… дальше — Дыра.

— Да, сразу видно — конец, — бормотал Борис, глядя в пол. — Там потом и с собакой, по моему настоянию, прошлись. Собака, что ли, плохая. Ничего не нашли. Собака приехала-то когда…

Борис, освободившись наконец на этом этапе от части кошмара, перевел еще раз дух и стал быстро есть.

Я тоже что-то съел, встал, прошел на кухню. Попытался как-то связать и увязать. Да нет, требовалось тут доскональное расследование. По крайней мере, на мой любительский взгляд, еще вопросов с десяток к Борису, чтобы хоть что-то стало наклевываться.

Борис вроде бы успокоился, ел довольно осмысленно, с выбором. Высокий, широкоплечий, но с маленькой (мне это всегда очень не нравится) головой над квадратными плечами…

— А родственники этого алкаша убитого ничего?

— Да рвань! Уж его-то убивать… нет, там, Адик, никаких связей не вылезает. Он — случай-ник.

— А если и гранату кинули случайно? Придурки? Недоумков-то сейчас с гранатами сколько ходит!

— А я что? Я так пытаюсь и думать! Тем обиднее, конечно. Менты так и заключили. Сделали такое заключение. Хулиганство. Мелкое такое хулиганство.

— Но если серьезно, Борис, есть все-таки хоть кто-то, кому смерть Худур была нужна?

— Нет! Я не знаю, во всяком случае. Я ее все дела проверил, у меня адвокат проверял. Никому ничего не должна. А что твой Генка придумал?

Я его не слушал, я как раз пытался себе представить, как можно из сада, а окна высоко, подоконник на уровне макушки метателя, залепить гранатой прямо в грудь человеку. Который стоит-то на середине комнаты, не виден… да еще надо знать точно, что Худур в этот момент находится в комнате.

— А соседей хорошо спрашивали?

— Кого? Да спрашивали. Никто не видел.

— А это точно граната?

— Чего ты несешь? От нее не только типичные осколки, от нее запал нашли! Ты, Адик, брось хреноту свою… я тебе, конечно, доверяю, но это свое следствие ты брось. Там профессионалы шарили.

— А этот алкаш не мог схулиганить?

— Думал! Я по-всякому думал. Я же тебе сказал, что не знаю, чего она алкаша этого без меня привела. И что меж ними было. Она же девка вертлявая, хоть и было под сорок. Там, на даче, там ничего же, никаких признаков чего-то такого я не нашел… я там, правда, бросил все, неделю там не был.

— Так все и осталось, как после взрыва было?

— Брось! Да ради бога, конечно! Поезжай, шарь сам, где хочешь. У меня никаких претензий. Может, ты что найдешь. Сам понимаешь, все менты делали наспех, им ведь давно все равно, «висяк» у них или что. Хулиганство, несчастный случай. Как там они это спишут, не все ли им равно.

Мне захотелось поехать. Завязывалось все-таки что-то, нарушающее рутину, как-то все-таки связанное с убеждениями умирающего Генки… Кинуть гранату в Худур накануне дня ее рождения…

— А многие знали, что на другой день у Худур личный праздник?

— Да… ну многие, — Борис стал думать (не жевал), — все люди тебе-то незнакомые. По-моему. Из старых мало кто у нас бывал. Тебя и то как-то не искали, не предупреждали. Сейчас я скажу… да, четверо вроде, если подумать, из той компании. Ты имеешь в виду какой год?

— Когда у Гиви над Гаграми собирались.

— Э-э! Если подумать, то из тех человека четыре точно были в контакте и она могла их известить. Она и тебя хотела известить.

— Не извещала.

— Ну, не успела. Ты как-то отдалился. Или, может, какие разговоры, сплетни…

— С кем разговоры? Я просто не нужен ей был.

— Да, может. Она, Худур, практичная была. Ей кто не нужен, то уж не нужен. И муж родной. Ты ведь знаешь.

Я не совсем понял, на что Борис намекает. Он Худур был не нужен? Тогда бы она его, как говорят, «не держала».

— Тем более я попробую разобраться, Борьк. Я любитель, но вообще… психиатр. Это же убийство. Так выходит. Тем более в свете того, о чем Генка рассказал. Я в отпуске. Меня могут на три дня из дома выпустить. Вот прямо туда сейчас и поедем.

Борис пожал огромными плечами. Ломался, как-то неловко двигался, вертел бокал за ножку, заглядывая в позолоченное остатками коньяка нутро бокала.

— Я понимаю, что тебе тяжело, но ты пойдешь на второй этаж, а я пошукаю на первом. К соседям схожу.

— К соседям? Все про все знают.

— Вот, что они знают, и я узнаю.

— Может, и ты все уже знаешь, — загадочно произнес Борис.

— Так сейчас?

— Как хочешь. Вам лучше знать… друзьям. На моей «тачке» тогда и двинемся.