Двенадцать ворот Бухары

На этом пиру она старалась показать все свое искусство, исполняла свои песни горячо, от всей души, без всякого напряжения и притворства. Давно уже не видели ее в таком ударе. Все восхищались ею.

Как всегда бывает на больших праздниках, и здесь обносили гостей шашлыком, пловом, стопками сдобных лепешек, по девять штук в каждой, с леденцами и сахаром, подносами со всякими сластями, с вареньем, ни-шалло с розовой водой, засахаренными фисташками, каршинской халвой, халвой разноцветной… После еды, чаепития и танцев в большой комнате на суфе, где сидела мать новорожденного, начался обряд укладывания в колыбель младенца.

Посреди комнаты поставили новую расписную колыбель с серебряными ручками. Колыбель была покрыта бархатными и шелковыми накидками, одеяльцами. С одной стороны колыбели села магь, с другой распорядительница пира. Роженице принесли сдобную лепешку. Она откусила кусочек, провела рукой над колыбелью и отдала лепешку повитухе. У повитухи ее вырвала распорядительница пира, а у нее девочка, стоявшая там наготове; она побежала во двор, за ней погнались ребятишки. Наконец соседский мальчик, оказавшийся победителем — он сумел донести лепешку до ворот, — прибежал, запыхавшись, обратно; ему на голову сыпали конфеты, куски сахара, в руки совали серебряные монеты. Потом в колыбель — в изголовье и в ноги — положили по клочку ваты, подожгли их, и повитуха, прочитав молитву, «удалила злых духов и нечистую силу». К перекладине колыбели подвесили всяческие амулеты, бусинки — «от сглазу», дольки чеснока и семена нигеллы, раскололи на перекладине грецкий орех, принесли голову барана, сваренного к празднику, и разрезали ее… После всего этого ребенка взяла на руки одна из старух и, укладывая его в колыбель нарочно неправильно, — ногами к изголовью, спросила:

— Так положим?

— Нет! — дружно сказали все.

Наконец, положив ребенка как следует, она спросила:

— Ну, а вот так положим.

— Да, да, да! — сказали все и стали поздравлять мать.

Но старуха и тут снова вынула ребенка, прочла молитву, «изгнала злых духов», торжественно известила о том, что владелец колыбели вступает в нее; наконец уложила ребенка, укрыла его одеяльцем и накинула покрывало на колыбель. Тут на голову роженице и на колыбель посыпались конфеты, фисташки, изюм, орехи, много серебряных монет, и присутствующие, загадывая желания, хватали сласти и монеты.

Потом мать усадили в угол, поставили рядом с ней колыбель, и снова началось пение. Только на этот раз песни были посвящены ребенку и его матери.

Анбари Ашк в первый раз была в доме Шомурадбека. Увидев Хамро-хон, она поразилась ее красоте.

Кто это? — спросила она у жены Шомурадбека. — Где вы нашли угу пери из райского сада? Ведь людей таких не бывает!

Тьфу, тьфу! Плюньте через левое плечо! — отвечала мать девочки. Не сглазьте мою единственную дочь!

У меня нет такой силы, чтобы ее сглазить, — сказала Анбар. — Вот она может кого угодно сглазить, эта пери! Дай бог ей счастливой доли!

Хамрохон, слышавшая эти похвалы, смутилась, закрыла лицо платком и хотела убежать.

По смущайся, — сказала ей мать. — Тетушка Анбар шутит. Ты ведь ммела учиться танцам, так вот эта тетушка может тебя обучить всему.

От всего сердца, с удовольствием! — сказала Анбар. — Хоть завтра начнем Я так тебя обучу, что весь мир падет перед тобой — лишь поднимешь ручку!

Хорошо, приходите завтра, — сказала Хамрохон и ушла к своим подружкам.

— Да сохранит ее бог от дурного глаза! — сказала, глядя ей вслед, Анбар.

— Дай бог! — проговорила мать. — Никого я не боюсь, а Гульшан опасаюсь.

— Почему? Разве она видела Хамрохон?

Видела, — печально подтвердила мать. — Враш ее подослали. Она однажды зашла под каким-то предлогом, я ее приняла, спросила, хоть не прямо, а обиняком, что ей нужно, она не ответила. Но теперь, когда встречает меня в Арке, так низко кланяется.

— Не обращайте внимания, — сказала Анбар, я увижу ее и поговорю с ней.

Но было поздно.

Гульшан-сводница уже беседовала с наследником эмира Алимханом.

— Глаза всех девушек обращены к вам, все ждут, когда вы придете, — говорила Гульшан. — Днем и ночью они просят у бога здоровья вам, мечтают взглянуть на красоту вашу, стать вашей жертвой.

Алимхан лежал на диване, перелистывая русскую книжку с картинками.

— Ты мастерица говорить, — сказал он, не отрывая глаз от книги. — А зачем мне столько здоровья?

— Душа моя…

— Твоя душа мне не нужна! — прервал Алимхан Гульшан, привстав с дивана. — Мне другая душа нужна, такая душа, какую хотелось бы назвать душенькой, чьей жертвой стило бы стать! Мне надоела эта игра в куклы!

Ой, умереть мне за вас! — сказала Гульшан — Не одна, а несколько девушек юных у вас есть, каждая из них жемчужина, драгоценность! Да и любая из служанок вашей матушки-государыни готова к услугам… Какая же это игра в куклы?

— Да, игра в куклы! — решительно повторил Алимхан. — Сердцу моему нужна пери, я хочу увлечься, полюбить, понимаешь? Нет, куда тебе, ты не поймешь!

Если мне самой и не суждена была любовь, сказала лукавая Гульшан, — я все же знаю, что это такое Но разве найдется такая пери, которая могла бы пленить ваше сердце, была бы единственной на свете по красоте и уму и уцелела от взгляда его высочества, вашего отца? Конечно, есть такие, но…

— Неужели его высочество так осведомлен о всех? Он сейчас в Кермине, разве он знает, кто у тебя на примете?

— Конечно, он все знает! — сказала Гульшан. Во дворце так много глаз и ушей, которые зорко за всем следят…

— А мы эти глаза и уши засыплем пылью! Не бойся ничего, говори!

— Мне страшно! — нарочно упрямилась Гульшан У меня ведь одна голова…

— Ты получишь в десять раз больше, чем весит твоя голова! Это говорит тебе Мир Сайд Алимхан!

Так он заговорил с ней теперь как властитель, как будущий эмир, Гульшан вскочила и низко поклонилась ему.

— Дочь Шомурадбека, ферганского туксабы! — сказала торжественно Гульшан. — Во всей стране нет ей подобной. Ей всего тринадцать или четырнадцать лет, стан ее как кипарис, талия тоненькая, бедра круглые, глаза как у испуганной газели, одним взглядом сердце разорвет на куски, волосы у нее каштановые — и это очень красиво при белой коже. По-моему, даже пери не может быть так очаровательна, а об ее уме, образованности и талантах и говорить нечего! Если не верите, спросите тетушку Анбар, она вам не солжет.

— Тетушка Анбар — свой человек, — сказал наследник. — А больше ты никому не говорила об этой красавице?

— Нет еще!

Только вам сообщила… Только вы и тетушка Анбар знаете…

Алимхан встал с дивана, открыл стоявший в нише красивый серебряный сундучок, вынул перстень с алмазом и протянул Гульшан.

— Вот — за хорошую весть! — сказал он. — А если она окажется такой, как ты говоришь, получишь еще больше.

Гульшан подбежала, взяла перстень и приложила к своим глазам.