Двенадцатая реинкарнация. Трилогия
Шрифт:
— Всё правильно соображаешь. Так что вперёд, беги грызть гранит науки.
— Да какая там наука, смех один, — отмахнулся он. выскальзывая за двери в незастёгнутой куртке.
Надо разобраться с его воспоминаниями. Больно уж меня пара мелькнувших картинок впечатлили. Симпатичная девушка, с очень откровенным декольте и выдающимися достоинствами и брызжущий слюной преподаватель, с обширной лысиной, заботливо укрытой десятком редких волосинок.
Всё оказалось старо, как мир. Обычный конфликт поколений, который никогда не прекратится. Бунтующие девушки, которые обрели фигуры и почувствовали свою женскую силу. Дух соперничества и борьба за звание первой красавицы, не важно чего — факультета, курса, университета. Самолюбивый преподаватель, взбешённый тем. что студенты в его сторону смотрят реже, чем на
Мда. аккуратнее надо с музыкой в эти времена. Не все старые маразматики, кто нынче у власти, относятся благожелательно к современной эстраде. А механизм подавления инакомыслящих в СССР отработан десятилетиями практики.
Глава 21
4
«Эх, хорошо!» — песня, марш советских пионеров. Композитор (музыка)Исаак Дунаевский, автор слов (текста)Владимир Шмидтгоф. Написана для кинофильма «Концерт Бетховена» в 1935 году.
Песенка привязалась ко мне с самого утра. Весь город наверно сейчас включил радио погромче и ждёт прогноз погоды, а оттуда слышны эти весёлые пионерские песни.
Мороз навалился внезапно, под вечер. Столбик термометра побежал вниз, но вскоре и его не стало видно из-за льда, нараставшего толстой коркой на окнах. Ночью я несколько раз просыпался от шума. Трещали деревья под окнами, превращаясь в ледяные изваяния. Потом холод заполнил всё пространство и город под утро оглох и вымер. Казалось, что за окном замёрзли все звуки. Не слышно шума детворы, обычно спешащей в это время в школу, не видно птиц, исчез шум машин, доносящийся от дороги. В одинокую проталину на окне виден зыбкий туман, белесым маревом накрывший двор. Серая мгла зимнего утра и мороз, под сорок градусов. Неожиданно в голову пришла мысль, что вот так и будет выглядеть постапокалипсис, если наступит «ядерная зима».
Как же погода за окном влияет на настроение! Раньше я никогда не задумывался над тем. что может послужить причиной для Третьей мировой войны, с применением ядерного оружия. Теперь, глядя на унылое, промёрзшее пространство за окном, я ощутил сомнение.
История, как могучий дорожный каток, обладает гигантской инерционностью. До недавних пор мои воздействия были ничтожны. Я просто вживался в новый облик, и старался привнести в свою страну мелкие позитивные моменты. Всё может измениться после моей идеи про коммерческое использование импактитов. Монопольный экономический локомотив, с фантастическим потенциалом по перспективам развития переносных устройств, всех видов. При правильной постановке дела капиталисты сами потянут свои технологии и оборудование к нам в страну. Нужен только грамотный и жёсткий руководитель, который не будет лебезить перед иностранцами, и не допустит воровства внутри державы. В первом чтении под такой портрет подходит Андропов, как бы он не был мне лично малоприятен.
Одиозная личность, пугающая ещё и всей мощью руководимого им ведомства. Но и не один из «твердолобых» членов Политбюро, озабоченных идеологией, проект такой величины не вытянет, да и не хватит у «старой гвардии» гибкости и кругозора, чтобы грамотно выстроить все отношения на многолетнюю перспективу, получив максимальный результат. Их представления о будущем электроники немногим отличаются от обычного обывательского уровня, а пытаться чему-то учить их — только время зря терять. Они даже учёных слушать не будут.
Определённую ставку я сделал на Ельцина. В какой-то мере он послужит той
лакмусовой бумагой, по которой можно будет судить о произошедших изменениях, но в далёких планах по нему у меня уже намечено вмешательство в Историю. В этой жизни пьяного Президента Россия не увидит, если до распада СССР вообще дело дойдёт. Костьми лягу, но году к восьмидесятому он алкоголь на дух выносить не сможет.— Так ты всё-таки пойдёшь за машиной? — сбивает Ольга весь пафос моих всемирных раздумий, обняв меня, и потягиваясь со сна мягкой, тёплой кошечкой. От игривых, соблазнительных прикосновений у меня тут же меняются не только мысли, но и настроение.
— Придётся сходить, но попозже. Пусть мороз хоть немного спадёт. Днём минус тридцать три обещали. — машину я вчера загнал в гараж, потратив полчаса на растаскивание запчастей и их складирование по полкам и углам. С обогревателями мудрить не стал, опасаясь пожара, укутал капот старым одеялом, а вот в патроны вкрутил лампочки на двести ватт, оставив их включёнными. Проводка и патроны в гараже кондовые, и не такую нагрузку выдержат, а лампочки греют значительно эффективнее, чем светят. Больше девяноста процентов потребляемой энергии у них в тепло уходит. Понятно, что так себе отопление, но хоть машина за ночь не вымерзнет.
— Твоя сестрёнка ко мне к двенадцати собиралась. Ей причёску надо сделать, но будет лучше, если мы её на машине заберём.
— Неужели успели эльфийское платье сшить? — притворно удивляюсь я. как будто не слышал ни разу их телефонных разговоров. На самом деле я рад. что две самые близкие мне девчонки смогли подружиться, невзирая на разницу в возрасте.
— Думаю, от просмотра его демонстрации тебе не отвертеться. Так что готовься ахать и хвалить. — улыбается моё солнышко.
Я подтягиваю жену за поясок её пушистого халатика и усаживаю к себе на колени. Вот они. мои минуты личного счастья. Держава может подождать.
«Овсянка, сэр» — вспоминается мне классика, когда я сажусь за завтрак. Ем. стараясь не морщиться. Почему-то среди «полезной» еды встречается мало вкусной. Благодарно бегу к зазвонившему телефону, последние ложки каши в меня уже просто не лезли.
— Павел, здравствуй. Михаил Натанович тебя беспокоит, если помнишь такого, уже совсем не старого человека.
— Как поживает ваш радикулит? — улыбаюсь я на толстый намёк профессора.
— Так же. как и моя язва. Если они живы, то уехали далеко и живут там сами по себе. Мне совсем не звонят и письма не пишут. Клара каждое утро так машет руками, что таки простудилась. Собственно, о ней и разговор. Она тут у закадычной подружки была, которая отмечала десятую годовщину своего сорокалетия. Так вы только представьте, как они меня на свой девичник вызвали и совсем чуть было не превратили в плюшевого медвежонка. Каждой надо было мою причёску исследовать тактильно. Теперь моя Кларочка сама выкопала яму своему счастью, а у нас пять заказов, и про один из них я буду портить себе нервы, разговаривая с вами. Иначе мне сегодня к вечеру сделают скандал.
— Исключительно из осторожности, чтобы точно ничего не поморозить, я до вас доберусь часа через три-четыре. — прикинул я наши планы и время, когда жена сможет меня довезти до института.
— Что же вы такое говорите? Я прямо сейчас свою машину к вам пошлю, — всполошился профессор, сообразив, что я волнуюсь за эликсир. На самом деле, как повлияет охлаждение на его свойства, кто знает.
— Сейчас не стоит, а вот через час было бы замечательно, — я прикинул свои запасы. Профессору можно отлить семь порций, снабдив их для декорации уже отработавшим корнем женьшеня. Заодно и предупредить, чтобы раньше, чем через полтора месяца на пополнение не рассчитывал. У меня останется «трошки для себе». На подарки и на неприкосновенный запас.
Я налил необходимое количество в литровую лабораторную бутыль, с притертой стеклянной пробкой, и затолкал туда один из корней женьшеня, выбрав его по наиболее забавной форме. Вид корешка подружкам профессорской жены должен понравиться — этакий трёхногий человечек, где средняя нога чуть короче остальных. Немного подумав, обмотал ёмкость большим шерстяным шарфом и из пледа устроил в сумке утеплённое гнездо для получившегося свёртка. Теперь точно довезу своё снадобье в тепле.
Ладно, с этим решил. Теперь надо машину сбегать завести и под подъезд перегнать.