Дверь
Шрифт:
Днем перевода не было.
Зинка шла и тихонько плакала, слизывала слезы с губ. Ей хотелось умереть, но не шумно, не мокро - но уютно свернувшись. К тому же она сломала каблук. К тому же ей смертельно хотелось в уборную, а они все не попадались и не попадались.
У Инженерного замка она вошла в куст сирени и, будь что будет, хотела присесть, но столкнулась с широкоплечим, хорошо загорелым хмурым мужчиной.
– Простите, - сказала Зина.
– Я заблудилась.
Мужчина молчал.
– Вы не скажете, где тут Марсово поле?
– спросила Зинка и опять заплакала.
Мужчина еще помолчал, потом сказал:
–
– А вы могли бы уйти, не стоять столбом.
– Мог бы. Тогда бы ты убежала... Идем. Я тебя чаем напою. Я с женой развелся. Понимаешь? Сегодня...
Зинку убедило именно это нелепое: "Я с женой развелся". И они пошли. Мужчину звали Лев Николаевич - "как Толстого". Зина пыталась поотстать, как будто они не вместе, но Лев Николаевич взял ее за руку.
– Жратву какую-нибудь сварганим. Захотим - мяса нажарим. Захотим омлет. Выпивать не будем...
Они перешли мостик Пестеля. На набережной Фонтанки Лев Николаевич и проживал во дворе, в хорошем высоком доме. И дворик там был зеленый, и гипсовый, почему-то тоже зеленый, амур.
– Моей первой жены квартира. Наследное гнездо. Теперь придется аннулировать.
Квартира была небольшой, двухкомнатной, с узким коридорчиком и просторной кухней. В кухне, на возвышении, стояла ванна.
Лев Николаевич подвел Зинку к ванне.
– Все собирался древесной плиткой обнести, а с другой стороны, смысла нет - тесноты прибавится. Вот занавеска - пластик. Удобно. Со всех четырех сторон плотно задергивается. Я тебе душ налажу. Сбрасывай туфли.
– Он нагнулся, снял с ее ноги туфлю со сломанным каблуком.
– И платьице выстирай.
Зинка покраснела, а Лев Николаевич подтолкнул ее вперед так, что она шагнула прямо в ванну, и шумно задвинул пластик.
Просунул голову в щель и сказал строго:
– Мойся как дома, со всеми подробностями.
– Он включил и отрегулировал душ.
Зинка начала со стирки. В ванне поперек была положена доска, на ней, наверное, стирали. Потом она села на эту доску под душ и заплакала тихо, как плачут дети после перенесенного заслуженного наказания. На полочке стояли порошки, шампуни - хозяйка, вероятно, любила все это и собирала, как коллекцию.
– Шампунь любой выбирай, - сказал ей хозяин.
– Там все мое. Я кузнец. Я люблю мыться. Не называй меня Лев Николаевич, я еще не такой старый, называй Лев. А тебя как?
– Зина, - сказала Зинка.
– Зина, мяса пожарим или омлет?
– Мяса, - сказала Зинка, слегка охрипнув.
А когда запах жареного мяса пересилил все парфюмерные запахи, она вдруг подумала, что ей же ему отдаваться надо. Она снова села на доску и снова заплакала - не было у нее еще этого.
– Лев Николаевич, мне что на себя надеть - у вас не найдется?
– Лев, без Николаевич.
Он перекинул ей через занавеску рубашку в голубую клетку и голубые спортивные трусы с белой каемочкой.
– Если в трусы не залезешь, что-нибудь другое поищем.
Но Зинка залезла.
Когда она вышла из ванны, он дал ей красивые шлепанцы на каблучке.
– Мадам забыла. Придет - заберет вместе с магнитофоном. Считает, что мне, кузнецу, магнитофон не нужен.
– Мясо!
– крикнула Зинка. Они столкнулись плечами у плиты. Выключайте и прикройте тарелкой. Травы никакой нет? Можно траву под тарелку
– Нету, детка, - сказал он.
Они ужинали в комнате на красивых тарелках.
Зинка неторопливо и как-то само собой рассказала всю свою жизнь. Всплакнула, когда говорила о матери. О девчонках из общаги так сказала, прижав к груди вилку:
– Ну вот знаешь, Лев, не верю. Хоть и факт, а не верю - раздвоение личности.
– В жизни всякие раздвоения бывают. Ты кофе будешь или чай? Моя мадам кофе любила. Всю посуду со стола уберет, чашечки поставит маленькие, музыку включит и кофием лакомится. Аферистка она. Я с ней в пивбаре познакомился. Сижу - ликую. Идет, красивая. Оказываю вежливость присаживайтесь. Присела. Улыбается. Говорит: "Брата ищу". Приехала, мол, к брату, а его нет. Может быть, пошел пива попить, он любитель. Может, в командировке. Мы с ней посидели. Выпили по кружечке. Я ее до брата проводил. А он дома уже, оказывается, в кино был. Заходите, мол, гостем будете - и праздник! И на второй день - праздник! И на третий - я с работы отпросился. На четвертый - заявление в загс. Потом она мне объяснила, что давно меня на крючок взяла. А нужна ей была прописка ленинградская. Денег-то у нее нет на фиктивный брак. Да и зачем, с дураком-то и имущество кое-какое нажить можно. Да тьфу на нее. Ну не хочу о ней даже думать. Пусть вот чем хочет, тем и подавится...
Зинка быстро убрала со стола и, словно кто ее подтолкнул, села к фортепьяно.
– Ты и это умеешь, - прошептал Лев.
– Этот инструмент моей первой жены. Умерла при родах...
Он сидел, слушал, как Зинка играет, потом пошел на кухню. Вымыл посуду. А потом затих.
– На, - сказал он, войдя в комнату через некоторое время.
– Постели себе на диване. А я пойду прогуляюсь, что-то расшевелила ты во мне нашатырное.
Зинка играла долго. И, постелив, долго лежала - не спала, все ждала его и почему-то тревожилась. "Только бы не очень пьяный пришел, думала, - от очень пьяного очень пахнет". И слезы текли по ее щекам, и она незаметно уснула.
Проснулась она потому, что ее трясли за плечо. Она села. Помигала. Протерла глаза кулаками. Перед ней стоял Лев.
– Ну и спать, - сказал он.
– У людей обед.
– А я поздно уснула, все вас ждала.
Он улыбнулся и кивнул ей, и она улыбнулась и кивнула ему. Он протянул ей коробку.
– Подарок.
В коробке были белые босоножки.
– Примерь.
Она отбросила одеяло: она так и спала в рубашке в голубую клеточку и голубых спортивных трусиках.
– Прелесть, - сказала она.
– У меня туфли есть в сумке, в камере хранения.
– А сама уже надела босоножки и смотрела на свои ноги то с одного бока, то с другого. А перед зеркалом даже сплясала.
– А я у знакомого ночевал, - сообщил ей Лев.
– Пива выпили - подумал, чего девчонку пойду пугать.
Зинка покраснела. А он сказал:
– Иди глаза сполосни - яичница уже на столе.
Утром перевода от отца не было.
Днем перевода не было.
Вечером не было.
Съездили, взяли вещи из камеры хранения.
– Что-то случилось, - сказал Лев.
– Тебе нужно срочно лететь. Завтра пойдем в аэропорт, там у меня Маня в кассе.
После ужина он попросил ее поиграть, потом сказал тихо: