Двести веков сомнений
Шрифт:
Словно тяжело больной, страдающий от похмелья старик, я выбрался из дома и отворил ставни. Хорошо ещё, вокруг не было прохожих! Что бы обо мне подумали. Интересно, а ольт может напиться до похмелья? Эта мысль, нелепая и неожиданная, некоторое время не давала покоя. В конце концов, я прогнал её прочь и некоторое время наслаждался, опуская ладони в бочку с водой и выливая благословенную влагу на разгорячённое тело.
Вскоре способность соображать здраво восстановилась. Когда у меня следующий «пост»? Через шесть… нет, через семь дней. Или через шесть?
Я вновь испугался. Память
Позавтракав (без всякого удовольствия), я принялся за рутину. Опись найденного и проверка. Все три «главных» кристалла оказались полностью записанными; в том, что в перстне, ещё оставалось минут пять пустого пространства. Очень странно — он «выключился» сам — и я ещё подумал, что ресурс исчерпан. Как же так? Я решил не ломать голову напрасно. Скрытый Дом есть Скрытый Дом. Особое, странное место.
Восемнадцать предметов, не считая свёртка. Свёрток я решил осмотреть сам.
Грубейшее нарушение пункта тринадцать.
Но я ничего не мог с собой поделать!
Наверное, то же любопытство сгубило прародителей людей, открывших запретный ларец со священными книгами… Что, если и здесь, под складками толстой ткани, лежит нечто, обращающее в прах всякого, кто осмелится взглянуть?
Но руки уже сами собой разворачивали свёрток.
Мне показалось, что изнутри что-то вырвалось — большое, зубастое, бьющее крыльями по воздуху, метящее в глаза. Я присел, защищая лицо, и увидел, что толстая потрёпанная тетрадь — откуда только взялась? — лениво проплывает надо мной, шурша страницами.
Когда испуган — или ошеломлён — время порой замедляется.
Я успел подняться, в прыжке поймать тетрадь до того, как она опустилась на пол. Акробат из меня неважный: локтем я стукнулся о ножку стула и едва не выронил тетрадь.
Обёртки — плотной ткани, что надёжно защищала тетрадь долгие годы — не было и в помине.
Интересно, отчего тетради вздумалось выпорхнуть? Так и задумано?
Поди разберись теперь.
Положив тетрадь на стол, я провёл над ней всеми охранными «безделушками». Ничего. В смысле — ничего опасного. Бумага грубая, такой нынче не делают — но тетрадь не походила на предмет, которому много тысячелетий. Я даже ощутил разочарование. В душе, наверное, мне мечталось отыскать невероятную древность, прикоснуться рукой ко Времени… как же! Ладно. Покажу Д., будь что будет. Но открыть я её всё же открою.
Тетрадь пуста. Чернила не выдержали испытания временем. А может быть, подействовало охранное заклятие. Как бы то ни было, сделанного не воротишь. Кое-что удастся восстановить по следам от пера…
Снимет мне голову Д., и правильно сделает.
Тут я заметил, что на обрезе тетради виднеется свежее тёмно-красное пятно. Очень хорошо! Когда это я успел порезаться? И чем? Тонкий аккуратный надрез шёл через всю ладонь, от основания большого пальца к мизинцу. Хорошо ещё, рана неглубокая. Я вытер кровь и заметил на ладони такое, что тетрадь мигом вылетела у меня из головы.
Линия жизни.
Она состояла теперь из двух отдельных частей.
Словно этот порез рассёк её надвое! Но такого не может быть!Взглянул на вторую ладонь.
То же самое.
Я закрыл глаза, несколько раз вдохнул и выдохнул, досчитал до десяти.
Ничего не изменилось.
Но ведь этого не было! Когда я умывался, я видел свои ладони, уж наверняка обратил бы на это внимание!
Так, наверное ощущает себя смертельно больной, когда ему сообщают, что дни его сочтены. Д. всячески издевается над хиромантией, но…
Но всегда с опаской относится к гаданиям и предсказаниям, заразив этим и меня. Что может означать подобное?
Прерванная линия… знак повторного рождения!
Фарс с моей «смертью» перестал казаться безобидной шуткой.
Добрый десяток минут я сидел, глядя на ладони — на целую и на пострадавшую. Думал, послание ли это, и если да, то от кого?
Когда я поднял глаза на тетрадь, лежащую на столе, то увидел, что в том месте, где солнечные лучи коснулись бумаги, начали проступать буквы.
Слова. Фразы.
Впрочем, мысли мои были очень далеко от моей находки.
Венллен, Лето 60, 435 Д., 18-й час
Стажёры удалились — явно довольные тем, что первый в их жизни самостоятельный эксперимент по «прослушиванию» окончился удачно. Заказчики довольны, а это самое главное. Бюро оказывалось отличным полигоном, где будущие маги могли испытывать свои силы. Правда, стажёров Бюро отбирало само.
Почти никто не бывал отвергнут — кроме отъявленных лентяев.
Д. сидел и смотрел на рептилию. Взгляд его был внимательным и холодным. Обвиняющим. Кинисс молча выдерживала этот взгляд, хотя ситуация была очень непростой.
Отвратительной.
Если тот, кто подбросил кристалл, намеревался поссорить их с Д., то был на правильном пути. Бородач некоторое время сидел, поджав губы. Смотрел на стену, где уже не было изображения. Потом перевёл взгляд на Кинисс, с которой его связывали многие приключений и долгая совместная работа.
О которой прежде не мог подумать ничего плохого.
— Как это прикажете понимать? — тихо спросил он.
Кинисс молчала, понимая, что ответа не ожидалось.
— Это была запись мировых линий, — подвёл итог Д. — Я прав?
Кинисс кивнула. Действительно, на кристалле было запечатлено не обычное изображение — калька того, что видел неведомый оператор, а сразу три аспекта существования. Наложенные один на другой — то, что было принято называть мировыми линиями (объект записи оставлял множество постепенно гаснущих отпечатков — свидетельство путешествия в пространстве и времени).
— Год назад я спрашивал тебя, можно ли записывать мировые линии. Ты сказала, что нет.
Рептилия вновь кивнула.
— Ты сказала, что это невозможно. Я потерял много времени, потерял двух прекрасных агентов из-за того, что подобной записи «нельзя» было сделать! — Д. почти кричал. Таким взбешённым Кинисс его ещё не видела. — Сам едва не погиб. А сейчас ты просматриваешь запись спокойно и без эмоций. Так ты знала, что мировые линии можно записывать?!
Кинисс кивнула. Но во взгляде её не было виноватого выражения.