Движение Rapid Eye

«Момент полного счастья никогда не случается во время создания произведения искусства. Обещание его ощущается в акте творения, но исчезает в создании работы. В этот момент художник осознает, что это просто картина, которую он рисует. До тех пор, пока он отваживался надеяться, что картина может пробудиться к жизни. Если бы это было не так, то могла бы быть написана совершенная картина, по завершению которой художник может уйти на покой… процесс творчества становится необходимым для художника возможно больше, чем сама картина. Процесс на деле становится привычкой».

— Люциан Фрейд.

Я не хочу сказать, что создание произведений искусства должно быть автономным, создаваемым в стороне от практики реальной жизни. Я далек от этого. Я говорю о том, что искусство, смешанное с жизнью не должно быть исключительно биографическим (Ричард Лонг вчера отправился на прогулку в леса и посмотрите, что он нашел). Искусство должно обращаться непосредственно к зрителю. Жизнь художника и его опыт без сомнения важны, даже первостепенны для его работы (как, например, по общему мнению, авария для Бойса или католичество для Леонардо), но в произведении искусства более важна реакция, которую оно вызывает у зрителя, но не объяснения произведения, диктуемые в самовлюбленных статьях каталогов. Мне кажется, что равновесие колеблется от искусства к художнику, или точнее, к перфомеру. На что же должны реагировать зрители, на творение или на творца? Зачастую кажется, что нас призывают отреагировать на художника, просто потому, что нас убедили, что он «что-то прочувствовал», как это объясняется в каталоге. К несчастью, мы оставлены один на один с объектом, который ссылается на концепцию. Мы оставлены с чистым полотном, нетронутой грудой кирпичей. Важна деятельность, мысль, мы можем оставаться убежденными, всегда происходит где-то еще. Это результаты. Искусство, не как представление о том, что кто-то видел, не искусство ради эстетических красот, но искусство — закодированное напоминание только о процессе — процессе искусства, удивление самонадеянной позиции художника — вот, что это такое, вот, что значит быть художником! В этом объяснение всего этого, этой чепухи, но вы, мерзкая публика, массы, не понимаете этого. Даже интеллектуалы не понимают. Они изучают это, восхищаются, вырабатывают замысловатые мнения, но они не понимают этого, потому что, о, блаженство, оргазм, я такой восприимчивый, они просто не могут этого понять, потому что они — не художники.

Настоящее искусство говорит о жизни, как о пережитом, отредактированном и представленном художником. Оно не нуждается в объяснении и дешифровке создателем, куратором или критиком. Оно должно быть самодостаточным и рассматриваться, изучаться и оцениваться согласно соответствующим критериям и пониманию отдельного зрителя, который может узнать, или не узнать себя в нем. (Он может счесть это шедевром, он может счесть это дерьмом). Не через деятельность художника, не через слова и названия, но через предмет искусства. Для этого не нужны каталоги или злоупотребление словами. Большая часть современного искусства не имеет успеха, потому что упорно стремится к закодированию, оно старается быть просто кодом, который, когда его взламывают (когда присуждается бессмысленный диплом, объясняется тезис), обнаруживает мало смысла, если вообще что-то обнаруживает. Обычно стили и школы означают просто коды распознавания.

Что интересно в изобразительном Искусстве так это наблюдение, какой эффект оказывает на него информация. Что художник подразумевает (редко хоть что-нибудь), как правило отличается от того, что предполагает наблюдатель. В самом деле, многие знаменитые произведения искусства стали знаменитыми только потому, что люди все еще пытаются интерпретировать их. Чем более проницателен художник, тем лучше он контролирует впечатление, производимое на зрителя. В этом смысле, несмотря на то, что я зачастую чувствую, искусство может иметь более скрытую, но очевидную общественную ценность, чем подразумевалось. Но простая формула, которая применяется в мире искусства, зачастую оставляет под вопросом обоснованность большей части этих произведений, несмотря на то, что мир искусства сопротивляется этому или неспособен примириться с фактом. В качестве примера можно привести гигантскую увеличенную фотографию фрагмента вируса ВИЧ — она выглядит эстетично и совершенно неузнаваемо, ее цветной отпечаток изящно наложен на фотографию распятия. Можно назвать это творение «Воскресение» и продать за 1000 долларов местному епископу, который повесит ее у себя над кафедрой, или, если у вас хороший агент, назовите это «СПИД-Христос» и, если она достаточно большая, продайте либеральному нью-йоркцу за 100 000.

Многое в искусстве связано с простым опытом — проиллюстрировать, как общество обрабатывает информацию, как с ней обращается и делает на этом деньги. К несчастью, мир современного искусства полон таких самодовольных, очевидных заявлений. Мир искусства забывает об искушенности тех людей, которые решили не становиться их аудиторией, и их возможности в 1990-х годах очень быстро впитывать идеи. Поэтому такие Заявления могут быть лишь написаны на оборотной стороне пачки сигарет в качестве забавных афоризмов. Это вид искусства, создаваемого людьми, которым приходится объяснять словами, чего же они пытаются добиться.

Существует, тем не менее, искусство, которое само по себе не преследует общественно-политических целей. Многое в искусстве, будь оно абстрактным или предметно-изобразительным, привлекает мало или совсем не привлекает внимания предполагаемой интеллигенции из средств массовой информации, связанных с искусством, просто потому, что оно немодное, социально-бессмысленное или имеющие смутное отношение к общественным проблемам, чисто эстетическое, пустая демонстрация или декорация, которая подчас способна выйти за пределы языка или нормальные критерии оценки. Искусство, которое затрагивает глубинные, инстинктивные, «естественные» осязательные чувства. Некоторые интеллектуалы могут поспорить, что подобное декоративное искусство не заслуживает серьезного внимания и, в любом случае, такие врожденные эмоции и формы сознания не существуют в природе, они создаются традициями, потребностями и чаяниями искусства. Но если это случайность, что случится, например, если вы подберете на пляже ракушку или камень и просто захотите взять ее себе? Столь же естественная форма и текстура может привлечь привязанное к земле животное — человека, вызывая естественные чувства, так же, как некие естественные чувства, которые могут быть вызваны визуально, тем же способом, что и визуальные воспоминания или запахи могут вызвать определенное эмоциональное состояние. Настоящие художники стремятся найти визуальные ключи к этим эмоциям, так же, как музыканты и писатели. Иногда, в зависимости от того, кто ты и чем занимаешься, этот вид искусства может действовать гораздо сильнее, эффективнее, чем провокационное, документальное, социальное произведение.

Эстетская позиция, как считают люди, подобные Джону Зерзану, не является отрицанием реального мира, в то время как «политически сознательная» позиция утопического авангарда зачастую ЯВЛЯЕТСЯ отрицанием. Они, по сути своей, социально наивны, поскольку считают, что искусство — это нечто, способное организовать жизнь и общество. Мир устроен иначе. Сердцевина «Современного Искусства», Теория, игнорирующая существование социальных реалий, чтобы представить вакуум социального пространства, которым, по сути, современное искусство само по себе и является. Пространство реагирует на это (тем или иным образом), независимо ни от каких врагов-обывателей. Так, например, художники заявляют, что они становятся шаманами, возвращая человеческую духовную сущность миру безумного реализма, возвращая нечто «отринутое».

Существует немало книг, от «Культа искусства» Джина Гимпла 1969 года, до «Врага Человечества» Роджера Л. Тейлора, изданного в 1978 году, и «Элементов непринятия» Зерзана, появившихся в 1988 году (и все это занудные книги, которые никто не читает), которые критикуют в общих и традиционалистских, классических терминах мир искусства во всех его формах проявления. Но опять-таки, как Церковь Сатаны является гнездом христиан-отступников, так артбойкот/нападки на искусство в подобных педантских публикациях, как правило, получают одобрение со стороны неудавшихся художников и марксистов из среднего класса, страстно говорящих о «пролетариате», которому не дан допуск к искусству. Точно «искусство» — это идеал или цель, к которой устремляются обездоленные. Очевидно, что многие люди покупают картины не из соображений престижа или в качестве экономического вложения. Так же абсолютно очевидно, что многие люди, имеющие наглость называть себя художниками, делают исключительно это для того, чтобы намекнуть на то, что они обладают куда большим пониманием, чем плебейские массы, от лица которых они так любят говорить. Так же правда и то, что большинство художников — невежественные, лишенные воображения зануды, которые занялись искусством по причинам, являющимся прямым следствием классового воспитания. (Раньше ни к чему не пригодные отпрыски состоятельных семей становились священниками, теперь они присоединяются к светской религии Культуры, наводняя художественные школы). Всем уже стало ясно, что это правда, но такие вещи не означают, как полагают некоторые политизированные критики, что «искусство» — это плохо, социально или морально. Придти к такому заключению сродни тому, что сказать, что духовность — это плохо, припомнив христианские крестовые походы или процессы над ведьмами в Салеме.

Хотя общий уровень понимания произведений искусства и художников, крайне низок, что иллюстрирует фурор, произведенный Серрано, и мотивации многих художников сомнительны, это не повод перечеркивать все искусство и культуру. Когда вы читаете доводы художников против искусства, вы понимаете, как глубоко укоренился их самообман и благоговение перед своим предметом. Точно так же, как доводы сатанистов всегда основываются на римском кресте тысячелетней давности, антикультурные доводы основываются на другой старой спорной фантазии. Шестой форме марксизма.

Читая книги в духе вышеупомянутых, скоро начинаешь понимать, что художники редко способны придумать письменный аргумент, и когда они пытаются доказать, что задействуют свой интеллект, стремясь, как Ситуационисты, обратить на это внимания, они используют три длинных слова из тезауруса, в то время, как можно обойтись одним простым словом. Но теория, которая, разумеется, объясняет в наиболее тупой манере из всех, основывается на том, что мир искусства должен отражать принципы классовой борьбы (так же как и промышленность), что «культура» не должна быть неприкосновенной, что искусство не должно диктоваться буржуазией.

Эти якобы разумные, простые аргументы, — которые должны выражаться открыто, — на деле лишь провоцируют социалистический спектр цензуры, и сами по себе основываются на обобщениях и многословных противоречивых аргументах, которые обнаруживают фундаментальное недопонимание того, что происходит в умах людей. Эту же иллюзии разделяют все политики и люди, использующие для решения проблем линейное мышление, и сами по себе являющиеся прямым следствием такого «логического» мышления. Полностью игнорируя тот факт, что Вселенная — внутри нас.